Бездна голодных глаз

— Я его сейчас обратно отведу, — Бредун ободряюще похлопал Ингу по плечу. — Он мне все рассказал, а я вернусь и вам тоже все-все расскажу. Только не знаю — хорошо это или плохо…

— Что? — выдохнула Инга. — То, что вы расскажете?

— Да нет… То, что я вообще встрял в вашу историю. Я ведь из Неприкаянных. Из самых что ни на есть…

Инга ничего не поняла. Она обернулась и увидела бледного, как смерть, Черчека; Иоганну, закусившую губу и нервно теребящую концы платка; Йориса, напрягшегося, как тетива натянутого лука…

— Ну, чего вылупились?! — грубо прикрикнул на них Бредун. — Или не догадывались? Ведьмаки липовые…

Как ни странно, его грубость подействовала успокаивающе. Йорис опустил глаза и откинулся на спинку скамейки, Иоганна бросила мучить платок, и лишь Черчек неотрывно смотрел на Бредуна.

— Умен был мой дед, Сарт-Верхний, — пробормотал старик, покачивая косматой головой из стороны в сторону. — Твоя правда… С душой порол меня, неразумного, чтоб с тобой не якшался — да, видать, не впрок порка пошла… Эх, дед!.. деда…

Инга повернулась к Черчеку, хотела что-то сказать, осеклась, а когда она снова глянула туда, где только что стояли Бакс и Бредун — их и след простыл.

Лишь пыль курилась на опустевшем месте.

— Ай, Бредун…

Певучий говор Иоганны неожиданно испугал Ингу. Она замерла, вслушиваясь в полуплач-полупесню, так напоминающую причитания или заупокойную молитву, а Иоганна все не смолкала, все бросала слова на ветер:

— Ай, Бредун… ай, далекая дорога, мчится конь, не зная страха, над равниной вместе с ветром — конь мой пегий, месяц красный… и глядит мне прямо в очи смерть с высоких башен… ай, Бредун…

— Цыц! — оборвал Черчек завораживающий ритм непонятных слов. — Рот закрой! Нашла время выть!

— Ты скажи ей, Черчек, — подал голос Йорис, до того ожесточенно чесавший здоровой рукой волосатую грудь, — ты скажи ей, чтоб не выла почем зря, и по ночам чтоб не бегала куда ни попадя!.. Ей дите доносить надо, да родить как положено, а если ты ей не скажешь, черт старый, так я ей сам скажу, только меня она не слушает…

— Да ладно вам, — по-бабьи поджала пухлые губы Иоганна. — Вон уже и Бредун вернулся, а вы все о своем…

Бредун стоял у плетня, словно и не исчезал никуда. Поймав удивленный взгляд Инги, он широко развел руками и отвесил шутовской поклон до самой земли.

— Это очень просто, — заявил он. — Сначала делаем вот так…

Глаза Бредуна посерьезнели и превратились в два заброшенных колодца у дома, пользующегося дурной славой.

— Потом делаем шаг в нужном направлении…

Он отступил в сторону — и вдруг воздух вокруг него слабо замерцал, а сам Бредун окутался дымкой, как луна в туманную ночь, и…

И ничего. Потому что Бредун шагнул обратно и снова стал прежним Бредуном — тощим фигляром с темным прошлым, смутным настоящим и несомненно светлым будущим.

— Вот в таком духе, — он щелкнул пальцами и присвистнул длинно и протяжно. — Бродим, значит… но не так, как молодое вино, а так, как я…

Инга хотела спросить Бредуна о Баксе, но почему-то так и не спросила. Она поняла, что без этого странного человека — как он себя назвал, Неприкаянный, что ли? — что без него Инге не попасть туда, где за сизо-черным туманом находятся Анджей и Таля, и Бакс, которому было плохо ЗДЕСЬ, и поэтому Инге наверняка будет плохо ТАМ, но хуже уже не будет, потому что дальше просто некуда…

И еще она поняла, что Черчек и лохматый Йорис до озноба, до холодного кома в желудке боятся вмешательства Бредуна в происходящее — словно он на их глазах создавал смерч, способный закружить всех в неумолимой ревущей воронке и разметать в разные стороны, изломав судьбы и жизни.

— В хату пошли, — оборвал Бредун Ингины невеселые размышления. — Говорить будем. Ох, много говорить будем, много и долго…

И тут старый Черчек не выдержал.

— Что ТАМ, Бредун? — спросил он, весь подавшись вперед и становясь удивительно похожим на того мальчишку, который испуганно глядел на сцепившихся деда и упыря Велько, и на силуэт Бредуна в дверях — силуэт страха и надежды.

— Что ТАМ, Бредун?

— Там… Зверь-Книга там, Черч… вот что ТАМ. Переплетом огородилась, судьбу запрягла и живыми людьми свои страницы пишет. Сама себя прочитать хочет. Вот они, сказки ваши темные, ведьмачьи, верь-не-верь, а забывать не стоит. Забудешь — сами напомнят.

Бредун двинулся по направлению к хате.

— Нож возьми, — бросил он Инге через плечо, и Инга сразу сообразила, какой нож имеет в виду Бредун.

— Нож возьми. Пусть тоже послушает. Клин клином вышибают… а иной клин — клинком.

Последние слова не показались Инге удивительными или неуместными.

Очень даже уместные были слова.

У стола-помоста Инга задержалась, сжала в ладони рукоять оставленного ножа — и ей внезапно показалось, что она держится за чью-то руку.

Твердую и надежную.

* * *