Бездна (Миф о Юрии Андропове)

— Извольте! — быстро откликнулся знаменитый режиссер.— Аскетизм в личной жизни, и своей, и членов его семьи. У Андропова нет жажды личного обогащения.— Непостижимо! Ник Воеводин все это вроде бы слышал. Или не слышал?… Он, физически находясь в кабинете, похоже, на самом деле пребывал где-то еще, в другом измерении и по-прежнему на чудовищно-крамольные слова маэстро никак не реагировал, только смотрел на дверь, за которой недавно исчез Яворский.— Ему не нужна та плебейская роскошь, которой себя окружили кремлевские олигархи. Он в быту пуританин, подчеркнуто, даже болезненно честен; никаких привилегий для себя. Такого же отношения ко всей этой мишуре он требует от своей жены и детей. Юрий Владимирович даже тяготится теми материальными благами, больше чем излишними, которые положены ему по рангу. Повторяю: аскетизм в личной жизни и безупречная честность на бытовом уровне — такова черта натуры Андропова, которая разительно выделяет его из нашей высшей партийной элиты…— знаменитый режиссер, как и Рафт, а может быть, и раньше американца, давно заметил странное состояние, в котором пребывал «коллега» Жозефа Ник Воеводин, и теперь не обращал на него внимания,— которая, в основной своей массе, исключения — единицы, погрязла в коррупции, личном обогащении, в убогом стремлении к материальным благам, удовлетворениям тела и желудка. Это, знаете ли, когда ты черную икру жрешь большими ложками сколько хочешь, пока она не полезет из ушей.— В голосе маэстро звучали ненависть и презрение.— Словом, в этом плане Юрий Владимирович Андропов на нашем кремлевском Олимпе — белая ворона.

— Так это же замечательно! — вырвалось у несколько оторопевшего от услышанного Жозефа Рафта.

Возникла пауза. Знаменитый режиссер молчал, и лицо его было скорбно.

— Не уверен,— наконец тихо сказал он.— Лучше бы этот человек свою, безусловно недюжинную, энергию тратил, как его коллеги по Политбюро, тоже на достижение всего этого.

— Но… почему? — изумился американский журналист.

— Потому что сейчас эта могучая энергия употреблена только на одно… На достижение поставленной цели. А цель эта — верховная власть в стране.

— Ну и что же в этом плохого?

Ответить на поставленный вопрос — естественный с точки зрения здравого смысла и логики — маэстро не успел: открылась дверь, и в кабинет вошел Валерий Яворский. Взглянув на него, маэстро спросил:

— Что-то случилось?

— Да нет, что вы! Ничего не случилось.— «Переводчик» говорил быстро и был явно возбужден и взволнован.— Просто… Некоторые обстоятельства… Мне… Да и товарищу Воеводину…

— То есть,— пришел ему на помощь маэстро, теперь открыто язвительно улыбаясь,— возникли обстоятельства на работе? Вас срочно вызывают?

— В какой-то степени…

— Работа есть работа. Да мы, собственно, с господином Рафтом обо всем переговорили. Не так ли?

— Да, да… Пожалуй,— пролепетал ничего не понимающий американский журналист.

— Вот и прекрасно! — Знаменитый режиссер легко поднялся из своего кресла. Кот Макбет с недовольным мяуканьем брякнулся на ковер.— Не смею больше задерживать, господа… и товарищи.

…Через несколько минут озадаченный Рафт уже сидел в черной «Волге». В машине их было трое: Ник Воеводин оказался за рулем — шофера, очевидно, отпустили, и Жозеф с Яворским сидели сзади.

— Да что происходит, черт возьми? — наконец пришел в себя американец.

— Кое-что изменилось, Жозеф,— сказал Яворский, уже спокойно и не торопясь.— Я вынужден вас огорчить. Во-первых, к сожалению, не состоится встреча с товарищем Андроповым в конце вашего пребывания в Советском Союзе, о чем первоначально было оговорено. У Юрия Владимировича немного ухудшилось здоровье, врачи не рекомендуют… Потом… Согласитесь… Он все-таки на отдыхе.

— А во-вторых? — спросил Рафт, подумав: «Все это связано с Лизой».

— Во-вторых… Возникли некоторые трудности с организацией еще двух ваших запланированных встреч: с академиком-атомщиком Николаевым и экономистом, тоже академиком, Разумовским.

— В чем же эти трудности заключаются? — спросил Рафт.

— Ну…— В голосе Яворского смешались растерянность и раздражение.— Академик Николаев на каком-то симпозиуме основной докладчик, готовится, занят. А Разумовский…

— Он оказался в больнице,— перебил «переводчика» Воеводин.— Инфаркт.

Американский журналист молчал.

— Мы все уточним, Жозеф.— Валерий Яворский говорил медленно, похоже обдумывая каждое слово.— Скорректируем. Сегодня у вас вечером театр. Вам повезло, что именно сейчас в Москве гастролирует Большой драматический театр Ленинграда, там великолепная труппа, говорят, прекрасный репертуар.

Жозеф Рафт молчал…

— А до вечера вы свободны. Мы за вами заедем. Возможно, кто-то один из нас.

— Хорошо,— сказал американский гость.

— Давай, Николаша, в «Националь».— Яворский тронул плечо «журналиста» Ника.

…Оказавшись в своем позолоченном номере, Жозеф, сняв пиджак, прошел в спальню, сняв ботинки, лег на кровать. На потолке, изнемогая от желания, резвились амуры и полуобнаженные нимфы.

Нет, в спальне больше не витали струи духов, которыми пользовалась Лиза.