Бездомники

— Складчину мы сдѣлаемъ, не въ этомъ рѣчь. Но не лучше-ли для тебя сапоженки какіе ни на-есть купить? Вонъ у тебя что на ногахъ-то…

Третій приказчикъ махнулъ рукой.

— Не стоитъ. Все равно пропьетъ. И сапоги пропьетъ. Я его характеръ знаю, — проговорилъ онъ. — Вѣдь ужъ не въ первый разъ.

— Пропью, милый… Истинно, пропью. Я и не скрываюсь, — откликнулся Пудъ Чубыкинъ.

— Ну, такъ вотъ тебѣ пятачокъ на выпивку.

— Благодарю покорно. Господа, сыпьте хозяйскому племяннику! — потрясалъ шапкой: Чубыкинъ.

Приказчики клали кто пятачокъ, кто три копѣйки и говорили въ свое оправданіе:

— Тебѣ поменьше-то сразу давать, такъ лучше. Вѣдь еще не разъ зайдешь попросить.

— Зайду, ребятки, зайду, если фараоны не изловятъ. Да вѣдь вотъ надо еще передъ дяденькой Осипомъ Вавилычемъ предстать. Ему я ужъ завтра объявлюсь. А вамъ — мерси. Мерси и адье до другого раза, — закончилъ Чубыкинъ съ ужимками, послалъ даже летучій поцѣлуй и выскочилъ изъ лавки.

V

Пуду Чубыкину сильно хотѣлось выпить водки.

Да и холодно ему было въ дырявой, хотя и ватной ситцевой кацавейкѣ, далеко не доходившей до колѣнъ. Штаны были тоже нанковые, а не суконные, изъ стоптанныхъ сапоженокъ выглядывали пальцы, носковъ не было, и ноги въ сапогахъ хотя и были обернуты тряпками, но очень тонко, такъ какъ сапоги были малы и при болѣе сильномъ окутываніи ноги въ нихъ не влѣзали. Самыя ступни ногъ онъ долженъ былъ даже обернуть въ газетную бумагу, чтобы надѣть сапоги. Единственной, вполнѣ теплой вещью на немъ былъ гарусный шарфъ на шеѣ, спускавшійся своими концами на грудь подъ кацавейку. При согрѣваніи изнутри водкой, такой костюмъ еще грѣлъ въ холодную осеннюю погоду, но у Пуда Чубыкина со вчерашняго полудня водки во рту не было, а сегодня моросилъ снѣгъ и погода была ужъ похожа на зимнюю.

Выйдя изъ-лавки дяди, Чубыкинъ остановился на углу и сосчиталъ собранныя имъ деньги. Оказалось всего пятьдесятъ двѣ копѣйки.

«Мало еще, — подумалъ онъ. — Мерзавчика пить не стоитъ, очень ужъ посуда мала, только разбередишь себя и никакого толку не будетъ. А выпить сороковку, такъ много-ли мнѣ тогда на селянку и на ночлегъ останется! Пустяки. А сегодня для прибытія въ Питеръ хочется всласть солененькаго съ кисленькимъ поѣсть. Да долженъ я вечеромъ еще товарища лужскаго кадета попотчивать. Обѣщалъ ему. Нѣтъ, надо еще посбирать, пока трезвъ. Пьяному собирать хуже. Мало кто подаетъ. Незнакомые совсѣмъ не подаютъ», — рѣшилъ онъ и вошелъ еще въ лавку — шорную.

Пахло кожей, ворванью. Висѣли хомуты, шлеи, подпруги, супони, гужи. Цѣлый рядъ дугъ ломовыхъ стоялъ на полу. На полкахъ виднѣлись разложенныя щетки разныхъ сортовъ, пачки съ металлическими украшеніями для сбруи, нашильники для парной упряжи, а съ потолка были свѣсившись валеные сапоги. На скамейкѣ около выручки сидѣлъ хозяйскій сынъ, черненькій, съ маленькой бородкой, въ барашковой скуфейкѣ, въ тулупчикѣ на овчинѣ. Онъ курилъ папироску и читалъ газету. Приказчикъ за прилавкомъ кроилъ ремни изъ кожи.

— Пожертвуйте на сткляночку… — началъ Чубыкинъ, остановясь около двери.

Читавшій газету хозяйскій сынъ быстро опустилъ газетный листъ, взглянулъ на Чубыкина и быстро воскликнулъ:

— А! Явленное чудо! Пудъ! Не долго-же ты нынче пропадалъ. Когда объявился?

— Вчера прибылъ-съ въ сѣверную столицу и остановился въ Европейской гостиннцѣ.

— Покажись-ка, покажись! Батюшки, въ какомъ ты видѣ! Въ такомъ ужасномъ видѣ ты никогда еще не приходилъ.

— Приходилъ-съ, Анисимъ Парфенычъ… хе-хе-хе, запамятовали вы только… хуже еще приходилъ, приходилъ такъ, что даже рубашки подъ одежей не было, а сегодня я въ рубашкѣ,- отвѣчалъ Чубыкинъ.

— Откуда ты такіе костюмы берешь?

— Музей у насъ въ Шлиссельбургѣ есть такой.

— Удивительно. А казенную одежу, въ которой васъ пересылаютъ на мѣсто приписки, значить по боку?

— Лишняя обуза, Анисимъ Парфенычъ, для страннаго человѣка.

— Именно, братецъ ты мой, ты странный человѣкъ.

— Не судите и не осуждены будете. А лучше вотъ подайте, что милость будетъ.

— Да вѣдь я жалѣючи. Когда-то мы съ тобой гуливали по «Аркадіямъ» и «Акваріумамъ».

— Было, прошло и быльемъ поросло! На сткляночку…

Чубыкинъ махнулъ рукой и поклонился просительно. Хозяйскій сынъ покачалъ головой и сказалъ своему приказчику:

— Вѣдь вотъ когда-то человѣкъ франтикомъ былъ, кадрили съ фигурами монстръ на вечеринкахъ отмахивалъ, при фракѣ и при бѣломъ галстухѣ, и вдругъ изъ полированнаго человѣка верхнимъ концомъ да внизъ. Который годъ по этапу-то ходишь? — спросилъ онъ Чубыкина.

— По этапу-то всего третій-съ… Конечно раньше я тоже ужъ свихнувшись былъ, но…

— Ахъ, Пудя, Пудя! Да неужто ты не можешь исправиться?

— Старая исторія, Анисимъ Парфенычъ! Пожертвуйте…

Чубыкинъ опять махнулъ рукой.

— Да вѣдь пожертвовать на вино можно, но я хотѣлъ-бы для тебя что-нибудь получше… — проговорилъ хозяйскій сынъ.

— Не стоитъ-съ.

— Дайте ему валенки, ребята. Снимите… Вѣдь зима начинается, а у него голые пальцы изъ сапогъ торчатъ. Вотъ тебѣ валенки сейчасъ дадутъ. Переодѣнься. Только смотри, не пропей ихъ.

— Благодаримъ покорно, Анисимъ Парфенычъ, но ручаться за себя не могу. Дѣйствительно, очень холодно, но…