Бездомные

Ни малейшего внимания! Некоторое время все созерцали позу мальчугана, но когда он перегнулся еще больше, видимо стремясь достать прикрепленную ниже окна дощечку, крик ужаса вырвался у всех. Тут, для сохранения равновесия, он встал на одну ногу, а другой, по мере движения туловища, дрыгал в воздухе возле самых голов сидящих дам. Офицер вскочил с места, схватил молодого человека за пояс и втащил в вагон. И тут-то Дызио показал, на что он способен. Прежде всего он вырвался из рук офицера и снова бросился к окну. Когда ему в этом вторично воспрепятствовали, он стал рваться, бить ногами во все стороны, не глядя на то, попадают ли удары его каблуков в сундучки, или в чужие мозоли.

– Послушайте, сударыня! – крикнул офицер. – Что это такое? Нечего сказать, чудно воспитанный мальчик! Может быть, вы будете так любезны…

– Дызио, заклинаю тебя всем, что есть святого на свете! – взывала утомленная мать.

Но тот не желал признать себя побежденным: офицера он оттолкнул локтем, а матери высунул язык такой длины, что хоть за деньги показывай. Делать было нечего. Милого мальчика оставили в покое, но и он как-то угомонился и только с особой неприязнью взглядывал на офицера, сплевывая прямо перед собой. Через некоторое время он уселся между матерью и Юдымом, ноги протянул на противоположную скамью, руки сунул в карманы и стал в каждого из присутствующих поочередно вперять свои совиные глаза. Это была, однако, обманчивая тишина. Вскоре он принялся атаковать Юдыма. Заглядывая ему в глаза, упирался в него плечом, локтем, коленом, наконец вытащил из-под лавки свой кнутик, поставил его на ногу доктора и принялся обеими руками эту ногу сверлить. Доктор отстранил его. Но это мало помогло, так как вскоре началась та же история. Мать с кислым выражением лица глядела на эту процедуру и, наконец, прошепелявила:

– Не делай этого, прошу тебя… Зачем это? Разве воспитанные мальчики так играют, разве красиво так делать? Сколько раз мама тебя просила не приставать к незнакомым господам в вагоне. Ты причиняешь маме большую неприятность… Неужели ты хочешь, чтобы господин кондуктор выгнал нас и из этого купе, как из того. А? Скажи прямо…

Мальчик бросил на родительницу мимолетный взгляд и занялся другим. На диване лежала шляпа Юдыма. Мальчик схватил ее и принялся на цирковой манер крутить, подбрасывать вверх и подхватывать своим прутиком.

– Ах, Дызио, Дызио… – стонала дама. – Не делай этого, не то, я ручаюсь, этот господин рассердится и выбранит маму так же, как господин полковник. Разве ты хочешь, чтобы этот господин выбранил маму? Скажи прямо… Хочешь?…

– Ну да, хочу, чтобы выбранил… – пробормотал безжалостный сын.

Итак, ничто не действовало. Лишь усталость взяла верх над врожденной живостью характера. Дызио уселся на свободном месте, ко всеобщей радости зевнул раз-другой и, наконец, уснул. Юдым с нежной заботливостью уложил его конечности на диван, а сам подобру-поздорову убрался из купе и не возвращался до самого Ивангорода,[32] когда пришлось взять чемодан и перенести его в вагон другого поезда. С искренней радостью думал он, что, наконец, расстается с резвым ребенком.

Какова же была его злость, когда он увидел, что мать с ее шаловливым сыном входит в тот вагон, где он поместился. Но там было общее отделение второго класса, ехало много пассажиров, и милому мальчику было где разойтись.

Около трех часов пополудни поезд подошел к станции, откуда Юдым должен был проехать пять миль на лошадях. Выйдя из вагона и миновав здание маленькой железнодорожной станции, он нашел пару лошадей, запряженных в большую коляску, и кучера в блестящей ливрее. Очень старый маленький еврей принес и положил на козлы чемодан Юдыма. Доктор забежал еще в буфет купить папирос. Возвращаясь бегом, он увидел Дызио и его мать, усаживающихся в его экипаж. У него руки опустились, и давно забытое сапожничье ругательство запятнало его уста. Утомленная мать милого проказника уже знала от кучера, что предстоит ехать с каким-то господином, уже узнала чемодан и с чрезвычайно милым выражением лица подвинулась на сидении, давая место приближающемуся Юдыму.

В первый момент Юдым решил было не ехать с ними ни за какие сокровища. Но ряд быстрых соображений и подсчет наличных средств вызвал другое решение в его уме и кроткое и радостное выражение на лице. С этим именно выражением он приблизился к даме и завязал разговор, полный изысканнейших общих мест. Вскоре узлы были размещены где только возможно, Дызио, из опасения, как бы он, боже упаси, не упал под колеса, после усиленных просьб матери уселся на переднюю лавочку, и экипаж ввалился в топкую улицу еврейского местечка.