Бездомные

– Именно так.

– Или еще другой пример. Между двумя домнами есть такой колодец, в котором проходит бадья. Никому и в голову бы не пришло, что туда можно влезть. И что вы скажете? Уселся-таки один такой в этой дыре, глазеет вниз да посвистывает. А бадьи идут бесшумно. Треснуло его по черепу – и готов на месте. А за это отвечает завод! Там, видите ли, предохранительной крыши не было, крыши не было!

– Льщу себя надеждой, что теперь предохранительная крыша на месте, – сказал молодой Калинович, беря с блюда огромную порцию ростбифа.

– Вот такой человек, работая у мартеновских печей, у прокатного стана, у проволоки зарабатывает по нескольку рублей в день. И как же он живет, на что употребляет эти деньги?

– Любопытно…

– Гуляет, живет не по средствам и залезает в долги. Поглядите-ка на него в воскресенье: галстучек модный, носовой платочек… Входит в магазин и приказывает: «Дайте-ка воротнички, да самые лучшие, самые модные». Душистое мыло специально выписывают. Сейчас как раз в моде душистое мыло.

– И в самом деле, разве это не достойно возмущения? – бормотал юноша, уплетая с волчьим аппетитом.

– Это не столь возмутительно, сколь печально.

– Почему же печально?

– Всюду роскошество, роскошество! Во всех слоях общества жизнь не по средствам, расточительство…

– Мыльце – это расточительство?

– Никто ничего не откладывает. Даже при таких заработках – они скопище банкротов…

– Уменьшить бестиям заработок, так они тотчас остепенятся! Не будет ни мыла, ни этих возмутительных галстуков.

– Наоборот, надо заработки поднимать, вовсю поднимать! Пусть выпишут цилиндры из Парижа, палыо из Вены…

Лакей обошел стол с блюдом и переменил тарелки.

Был уже вечер, когда, выпив чай, все, за исключением панны Елены, покинули столовую и, перейдя в кабинет, закурили. Кожецкий с непередаваемым выражением на лице держал во рту огромную, как морковь, сигару; молодой Калинович продолжал диспут с отцом, – как вдруг снова вошел лакей, осторожно приблизился к Кожецкому и что-то шепнул ему на ухо.

– Ах, ко мне… Верно, с письмом?…

– Не знаю, ваша милость, господин инженер. Говорит, что у него срочное дело.

– Здесь? – спросил Кожецкий с небрежным жестом.

Не вынимая изо рта сигары, он последовал за лакеем.

Юдыму хотелось, чтобы этот визит скорее кончился и можно было бы уйти. Он взял под руку молодого Калиновича и спросил, куда пошел Кожецкий.

– Разговаривает с посыльным, который даже здесь нашел его.

В сердце Юдыма мелькнула надежда: письмо от Иоаси…

– Сударь, – сказал он тихо молодому человеку, – нельзя ли мне увидеть этого нарочного? Я ожидаю одного сообщения, которое меня очень тревожит… Может быть, письмо мне…

– Покорнейше прошу!.. – воскликнул молодой бурш, раздвигая стулья на пути.

Они очутились в пустом коридоре, выходящем на лестницу. Лестница была прямая и спускалась круто со второго этажа вниз прямо на землю, как стремянка, приставленная к стене.

Юдым, стоя в дверях, увидел внизу свет. Кожецкий держал в руке свечу, пламя ее колыхалось от ветра, врывавшегося в щели между досками. Двери внизу были закрыты, но брызги дождя просачивались сквозь все отверстия. Ливень стучал по крыше крыльца.

В сенях у самых дверей, прислонившись к стене, стоял посыльный.

На нем была фуражка с козырьком, просторное летнее пальто, грубые сапоги. Промок он до нитки. Струи воды лились с него и образовали лужу возле его ног.

Пристально всмотревшись в этого человека, Юдым заметил, что он дрожит всем телом. Голова его свесилась на грудь с той характерной беспомощностью, которая бывает у людей, промокших насквозь.

Инженер разговаривал с ним вполголоса, слова заглушал шум вихря.

«Это не ко мне…» – подумал Юдым, и сердце его сжалось от беспредельной скорби.

Кожецкий взял в руки пакет, принесенный мокрым бродягой, и стал подниматься вверх по лестнице. Увидев Юдыма, он вздрогнул и резким голосом крикнул:

– Что вы тут делаете?

– Я думал, что это, может быть, ко мне, с почты…

– Нет, нет… Какое там! Это тот болван контрабандист.

– Контрабандист?

– Да. Он узнал от кого-то, что я здесь… Видите, какие у меня нервы! Я не ожидал вас здесь увидеть, и сразу… Приятный звук издал, нечего сказать… Самому неловко было услышать свой голос, не говоря о ближних…

– Извините меня, это я…

– Да что вы! Контрабандист… – говорил он шепотом. – Две недели назад я оставил в Катовицах штуку материала на костюм. Я купил его в Кракове, потому что очень люблю этот сорт. Может быть, вы и для себя возьмете. Не хотелось платить пошлину, вот я и шепнул этому плуту, чтобы он принес его как-нибудь. Сегодня подвернулся удачный случай, вот он и откопал меня даже здесь.

– Этот человек расхворается. Я видел, как он дрожит.

– Думаете?

– Да чего ж тут думать?

– Надо ему дать рюмку водки. Как можно скорей… Человек заболеет!

Он быстро направился в столовую и, встретив в дверях лакея, сказал:

– Будь любезен, братец, вынеси человеку, что там стоит, рюмку водки. Впрочем, дай ему, знаешь, две рюмки. Или даже три.

– Пусть выпьет три рюмки… – прибавил Юдым.

– Знаете что, доктор, будьте так добры, отнесите ему сами. Кстати, посмотрели бы, вправду ли он так продрог.