Бездомыш. Предземье

День, два, три… Айк не знал, сколько он шагал живым мертвецом по бесконечным коридорам бесконечного лабиринта, не отвлекаясь больше даже на то, чтобы сделать глоток воды, которой нет и никогда уже больше не будет. В забытьи он зачем-то доел все бобы, что у него оставались. А позже, когда кроме шёпота тьмы в голове уже ничего не держалось, Айк перестал ставить метки. Он просто брёл сам не зная куда и зачем он бредёт.

Вея, мама, Китар… Три образа, по-прежнему вызывающие в замутнённом сознании отклик, какое-то время ещё гнали парня вперёд, но потом и они потускнели. Айк сдался и даже не понял, что сдался. Последняя мысль про холодный каменный пол отчего-то порадовала. Это значило, что его муки закончены.

Но тьма обещала боль, и боль пришла яркой вспышкой, позволившей вспомнить себя. Айк вскочил. Пальцы левой руки пылали огнём. От центральных трёх, словно кто-то откусил по фаланге. Но кровь не лилась. Обрубки были покрыты запёкшейся коркой, будто их прижгли пламенем. Это всё чёрный дым. Стена тьмы добралась до лежащего тела и впилась в ту его часть, что торчала чуть в сторону.

Боль не только вернула в сознание, но и придала сил. Айк пополз. Сначала убраться подальше от пожирающей плоть тьмы, потом всё остальное. Но дальше, чем на три шага отодвинуться от чёрной стены было невозможно. Парень полз, полз и полз… А шепчущий дым плыл за ним следом и требовал: «Мало! Ещё! Познай настоящую боль!»

Выхода нет. Конец. Времени нет, сил нет, ничего нет. Айк не выдержал. Грудь парня сотрясли рыдания. На глазах — уж откуда только жидкость взялась — выступили слёзы. Обида, разочарование, ненависть — к Бездне, к себе. Он не смог, он не справился, он подвёл всех. Он труп.

И Айк снова лёг на пол, раскинул в стороны руки и закрыл глаза. Ничего больше не важно. Боль, так боль. Смерть, так смерть. Пусть тьма забирает. Беспамятство, сон, небытие…

Но боль не дала ему спрятаться от жестокой реальности, снова приведя Айка в чувства. В этот раз она была по-настоящему страшной. Всё тело словно горело во всепоглощающем пламени, а левая рука, от которой осталось едва ли две трети, полыхала сильнее всего. Это уже было невозможно терпеть. Айк рванул прочь от тьмы, не разбирая дороги. На карачках, ползком, поднимаясь на колени и падая, опираясь на локоть укороченной левой руки.

Боль и ужас были сильнее его. Там, где парень не смог заставить себя двигаться дальше, два этих бича гнали по-прежнему живой труп вперёд. Перекрёсток. Налево, прячась от тьмы за углом. По коридору вперёд и вперёд, не оглядываясь и не слушая голос, что-то твердящий про настоящую боль и про жертву. Ещё один поворот…

Нора! Выход! Он был совсем близко… На бобы и два семени жизни, что дарами лежали на камне, Айк даже не посмотрел. Подполз к жёлтой воронке, висящей над полом, и сразу же в последнем рывке закинул себя в неё.

Пение птиц, шуршание ветра, проглядывающее сквозь сосновые ветви вверху голубое небо. Но радости нет. Боль и ужас ушли. Вместо них: злость, обида, разочарование, ненависть. Ненависть к себе. Слабак! Сдался, когда до выхода из лабиринта было рукой подать. Слабак! Трус! Предатель! Он предал не только себя. Но и меня, Вею, мать.

* * *

Когда, дойдя в своём рассказе до выхода из Бездны, Айк начал по новой винить себя, я не выдержал.

— Хватит! — прервал я его. — Слабак, трус, предатель… Я всё это уже слышал. Завязывай. Правда думаешь, что на твоём месте любой другой продержался бы дольше? И выход бы из Бездны нашёл? Ты не теми словами ругаешь себя. Ты дурак. Это да. Остальное забудь. Неужели не понял, в чём фокус?

Друг непонимающе посмотрел на меня. Не дурак он, конечно. Просто разум от усталости помутнился, ум притупился, да и сейчас ещё не очухался парень. Это мне тут сытому, бодрому хорошо думается, а он там едва ноги мог волочить. Потому и не заметил подсказки в том шёпоте. Посоветуюсь потом с Ло, но уверен, что прав. Испытание это было с подвохом.

— Ты жертву принёс, потому и нашёл только выход. Твоя боль и плоть были платой.

Не поверил. Пока не поверил. Задумался. Ничего. Оклемается, поймёт, что я прав. И себя заодно перестанет винить.

Ну и силён всё же мой друг! Стойкость выше всяких похвал. Наверняка, народ, кому это же испытание выпадало, в разы раньше и стену тьмы к себе подпускал и её шёпот начинал слышать. Не лабиринт бесконечен — бесконечно упорство балбеса, что едва не сгубил себя, упираясь там, где оно было не нужно.

Но ничего. У Айка есть умный я. У меня есть ещё более умный Ло. Не пропадём.

* * *

— Готовься. Скоро уже должен будешь почувствовать.

— Пока ничего.

— Это ясно. Я скажу когда. Пошли выше.

За прошедшую неделю Айк прежним не стал. Но себя не винит уже больше и немного отъелся. До края леса так и вовсе сам без поддержки дошёл. Только на склоне, позволив на себя опираться, его повели Крам с Негодой. Хотя, быстрее бы было нести на руках. Вот только не дастся он. И так стыдно, что тянут под руки на виду у оргаров.