Бездонные пещеры

— Прости меня, — выдавил он с трудом. — Эта участь ждала бы меня, если бы ты не спасла меня тогда. Это меня должны были пытать.

Изабо отняла руку.

— Не могу сказать, что очень рада тому, что заняла твое место, — сказала она честно, — но я рада, что ты спасся. Ты и так тогда достаточно натерпелся.

Лахлан слегка кивнул.

— Но я очень об этом сожалею. Не думаю, чтобы я когда-либо говорил тебе это.

— Ты говорил, что не просил меня спасать тебя. — Воспоминание о негодовании заставило глаза Изабо вновь засверкать, и она впервые посмотрела прямо на него.

Он печально улыбнулся ей.

— Тогда я страшно злился на всех и вся, — сказал он. — Все, что я знал, это что я должен сбежать от Оула, отыскать Мегэн и свергнуть Колдунью. Мне было все равно, кого я смету на своем пути.

— А потом? — горячо спросила Изабо. — Ты всегда нападал на меня при первой же возможности!

Лахлан нахмурился и опустил глаза.

— Думаю, я был зол на тебя за то, что ты ввела меня в заблуждение. — Потом поднял глаза и сказал с ироничной улыбкой, — Кроме того, ты не можешь не понимать, что все это совершенно сбивало меня с толку. Вы с Изолт похожи как две капли воды. Когда я впервые увидел ее, я решил, что это ты, а когда я снова встретил тебя, ты могла бы быть ей.

— Да, могу себе представить, — сказала Изабо с принужденным смехом. Щеки у нее горели. — Надеюсь, теперь ты научился нас различать.

Его улыбка померкла.

— Да, конечно же.

Изабо нерешительно взглянула на него. Отчаянно подыскивая правильный жест или слово, она почувствовала, что к столу направляется Дайд, держа под мышкой гитару. Его черные глаза перескакивали с одного на другую. Она откинулась на спинку своего стула, внезапно осознав, что все это время они с Лахланом сидели, склонившись близко друг к другу. Ее щеки снова запылали.

Слегка нахмурившись, Дайд сказал Лахлану:

— Что-нибудь нужно, хозяин?

Лицо Лахлана было очень печальным.

— Спой песню, которую ты написал о моих братьях.

Дайд заколебался.

— Хозяин...

— Спой ее мне, Дайд.

Молодой граф кивнул и пошел обратно на свое место. Его лицо было встревоженным. Зазвучала печальная мелодия, потом Дайд начал петь. С потемневшим от вновь ожившего горя лицом Лахлан сделал слугам знак снова наполнить его кубок.

Четыре брата когда-то жили,
Четыре брата крепко дружили,
Вместе учились и вместе шалили,
Горе и радость друг с другом делили.

О, куда же вы улетели,
Мои чернокрылые братья,
Оставив меня одного?
Где же вы, братья мои?

Незнакомка юная мимо проезжала,
Красотой своей вокруг всех очаровала.
Кожа как пена морская бледна,
И черных волос шелковистых волна.

О, куда же вы улетели,
Мои чернокрылые братья,
Сердце навек мне разбив?
Где же вы, братья мои?

На старшего брата чары наложила,
И без памяти ее мгновенно полюбил он.
В ту же неделю и свадьбу сыграли,
А младшие братья безмолвно страдали.

О, куда же вы улетели,
Мои чернокрылые братья,
Оставив меня одного?
Где же вы, братья мои?

Темной ночью она в их спальню вошла,
Колдовское зеркало к их лицам поднесла.
И ни одного из них она не пощадила,
В черных дроздов всех троих оборотила.

О, куда же вы улетели,
Мои чернокрылые братья,
Сердце навек мне разбив?
Где же вы, братья мои?

Тщетно пытались два брата улететь,
Нет, не суждено им больше песни петь.
Быстро ее ястреб их во тьме ночной догнал
И когтями острыми в клочья разорвал.

О, куда же вы улетели,
Мои чернокрылые братья,
Оставив меня одного?
Где же вы, братья мои?

Лишь самый младший отчаянно крыльями бил,
И старый дуб его в своих ветвях укрыл.
Целых пять лет был он в теле дрозда заточен,
Прошлую жизнь вспоминая, как радостный сон.

О, куда же вы улетели,
Мои чернокрылые братья,
Сердце навек мне разбив?
Где же вы, братья мои?