Безголовое дитё

Когда мы подошли к дому Попудова, я остановилась, чтоб посмотреть на таинственную Шкульптуру. Мы с детьми часто бегали смотреть на неё, благо она стояла в квартале от нашего дома. Когда я впервые увидела её и спросила у Борьки: «Что это?», он с достоинством знатока сказал: «Это шкульптура». Я ехидно переспросила: «Шкульптуга? Это когда дяди голые?» и покраснев, отвернулась. Нилка хихикала и дразнила Борьку: "А у тебя нет письки, нет письки!". "А вот и есть, а вот и есть! У всех мальчишек есть". "Брешешь! Покажи!" — потребовала Нилка. В тот же вечер Борька собрал всех мальчишек нашего двора, позвал нас, девчонок, и мы спустились в подвал под Нилкиным крыльцом. Мальчишки выстроились перед нами, держась за трусы. "Раз, два, три! — скомандовал Борька, и они одновременно опустили свои трусы до колен. В подвале было темновато, но мы всё же разглядели — у всех мальчишек были точно такие же письки, как у дядек на "шкульптуре". "А теперь вы снимайте трусы — приказал Изька — а то не выпустим отсюда". Мы с визгом и хохотом убежали из подвала. С тех пор между нами встал незримый барьер. Мы были разными. И некоторое время девчонки и мальчишки играли в разные игры. Мальчишки "в войну", а мы "в домик". Потом как-то незаметно мы опять объединились и игры стали общими.

Теперь, когда я научилась выговаривать букву «р», я осознала своё превосходство над Борькой. Вряд ли он за моё отсутствие перестал шепелявить. Сейчас я ему скажу, что мы с тётей Мусей смотрели на «шкульптур-ру!».

Да, в который раз я заворожённо смотрела на искажённые страданием лица обнажённого мужчины и двух плачущих мальчиков, тела которых обвивали змеи. И как всегда испытывала необъяснимое чувство ужаса и восторга. Много лет спустя я вновь испытала тот же восторг, сидя на лекции по ИЗО в театральном институте. Мы, студенты, сидели в тёмном зале, а перед нами светился маленький экран, на котором вдруг появилась знакомая мне "Шкульптура". Педагог по изобразительному искусству равнодушно рассказывал, что скульптура называется "Лаокоон". Лаокоон — жрец Трои, произнёс великую фразу: "Бойтесь данайцев, дары приносящих", чтоб предостеречь троянцев от обмана, чтоб они не открывали городские ворота перед деревянным конём, который напичкан вооружёнными греками. Зевс в наказание наслал на Лаокоона и его сыновей послов Посейдона — змей. А Родосские мастера Агесандр, Афондор и Полидор в первом веке до нашей эры изваяли эту скульптуру, отобразив в ней телесную боль, красоту и величие духа.

Из блаженного оцепенения меня вывел голос тёти Муси.

— Ветуня, — сказала тётя Муся и сделала паузу, будто не решаясь продолжить, — В этой мастерской, — всё же продолжила она, указывая мне на ступеньки, которые вели в подвальное помещение, — работает один человек. Он настраивает музыкальные инструменты. Ты сразу его узнаешь. Он очень красивый. У него седые виски. Ты подойди к нему, поздоровайся и скажи, что тебя послала тётя Муся… нет, просто Муся…

— И шо?

— А нишо. Просто так скажи. Я буду ждать тебя на той стороне улицы.

Я плохо поняла, чего хотела от меня тётя Муся и тихо спросила:

— А как его зовут?

— Аркадий. Дядя Аркадий. Ну, иди.

Тётя Муся оставила меня и пошла через дорогу на другую сторону улицы. Я немного постояла, потом стала медленно спускаться по ступенькам, оглядываясь на тётю Мусю. Она подавала мне знаки, чтоб я не оборачивалась, а шла туда, вниз. Я спустилась в полумрак подвала. После солнечной улицы тут было темно и прохладно. То, что прохладно — хорошо, так как я вспотела, и очень хотелось пить. Но полумрак сразу напугал меня и я остановилась. Постепенно глаза привыкли, и я стала различать предметы и звуки инструментов, вернее просто струн. Одной струны. Жалобу одной струны. Я огляделась. Везде стояли столы, заваленные разными деталями от музыкальных инструментов. За одним из столов на низкой табуретке сидел лысый дядька, поджав обе ноги под себя. Но когда он, опершись обеими руками о стол, приподнялся, и потянулся за какой-то вещью, я увидела, что ног у него нет. Между табуреткой и его туловищем виднелся просвет. "Инвалид" — с уважением подумала я, и подошла ближе. Это, конечно же, не Аркадий. Инвалид курил, вернее, докуривал закрутку из газеты. Маленький окурок он осторожно держал двумя пальцами. Наконец он обернулся и увидел меня. Я отвела взгляд. На стене передо мной висели скрипки, гитары и ещё много неизвестных мне инструментов.

— Тебе шо нужно? Ты до меня? — спросил инвалид.

— Я до Агкадия.

— Агкадия?

— Ну, до этого, до дяди Ар-ркадия.

— Аркаша, до вас домогается красивая незнакомка, — крикнул инвалид.

В углу стояла старая складная ширма. На протёртом шёлке просматривались остатки драконов и райских птиц. Над ширмой появилась голова мужчины с седыми висками. Волосы гладко зачёсаны назад. С весёлым прищуром мужчина смотрел на меня и молчал.

— Я от Муси, — еле прошептала я.