Безграничная любовь

— Какой ужасный старик, — сказала она. — Он и вправду это сделал?

— Вправду. Он исключительный прохиндей. Ему удавалось годами получать бесплатную выпивку в маленьком прибрежном бистро в Тулоне за счет рассказа об этой истории с привлечением пары газетных вырезок в качестве доказательства.

— Кузен Эрик…

— Просто Эрик, — мягко поправил он. — Ты не думаешь, что пора уж нам обходиться без этого слова «кузен»?

— Ну тогда Эрик. Что я хочу спросить; из всех мест, где ты был, какое лучшее?

Он долго молчал, а глаза его, изучающие ее, были необыкновенно серьезны.

— Лучшее — несомненно, здесь, — наконец сказал он, — и сейчас. — И он усмехнулся как будто для того, чтобы уменьшить серьезность сказанного. — Самое лучшее — всегда там, где есть ты, Рыжая. Вот такая она — жизнь, и каждый день в ней непременно самый лучший.

Она подумала было, что он сделал в некотором роде заявление, настолько серьезным он выглядел, но его смех и то, что он сказал в конце, разубедили ее. Джинкс не хотела бы, чтоб он влюбился в нее, подобно местным мальчишкам. Но, конечно же, с ее стороны глупо так думать. Кузен Эрик был бывалым человеком, повидавшим мир, на десять лет старше ее, и так как ей в ноябре исполнялось шестнадцать, значит, ему было уже двадцать пять. Она никогда не считала его старым. Но с ее стороны, конечно же, было глупо думать, что он имеет к ней романтический интерес, как и местные мальчики. Уголком глаза она наблюдала за ним. Он был красивым мужчиной ростом примерно 5 футов и 10 дюймов, коренастым, с коричневой бородкой и усами, загорелым дочерна, а в океане его серых глаз таилась какая-то загадка. Когда Эрик поддразнивал кого-то, в глазах его мерцал свет, пляшущий подобно солнечным бликам на волнах. Ей нравился Эрик больше, чем кто-либо, кого она знала, за исключением Райля, разумеется.

Воспоминание о Райле укололо ее.

Наверное, Эрик заметил, как она вздрогнула, потому что его взгляд заострился.

— Кем бы он ни был, — сказал он, — он чертовски везучий парень.

Тем воскресным днем они ускользнули с концерта Эйлин, чтоб глотнуть прохладного воздуха на боковой веранде. Если б кто-то иной, а не Эйлин, устраивал воскресный концерт, он вызвал бы на побережье скандал, но поскольку его устраивал лидер миллтаунского общества, приглашения были приняты с удовольствием. Джинкс томилась в своем бледно-зеленом шелковом платье с огромным турнюром, который уже выходил из моды, из-за чего она чувствовала себя ужасно неудобно. Эрик в своем темно-сером шерстяном костюме стоял у перил с неизменной трубкой в руке. Из гостиной лились звуки Баха в исполнении городского струнного квартета.

— Его длина триста девяносто четыре фута, — сказал Эрик Джинкс, — он из стали, а мачты его — в двести футов высотой, в три фута толщиной у основания.

Когда Эрик рассказывал о «Тихоокеанской колдунье», лицо его светилось гордостью и любовью, и Джинкс подумала, что он говорит о ней как о женщине.

— Она берет на себя пять тысяч тонн груза, — продолжал он, не обращая внимания на аплодисменты, раздавшиеся из комнаты, — и делает в среднем восемь узлов в час, даже в непогоду. Корабль — четырехмачтовый, с квадратными парусами впереди, стакселем и гафельным марселем на четвертой мачте. На нем шестнадцать кливеров, и опорами оснащены и нос, и корма. Площадь его парусности — пять тысяч квадратных футов.

— Ты говоришь о своем корабле как о человеке — как о женщине, — поддела его Джинкс. Но Эрик не рассмеялся:

— Он для меня действительно как женщина, прекрасная и капризная, одна из наиболее волнующих женщин, известных мне. — Глаза его буравчиками впились в глаза Джинкс.

— Поедем со мной во Фриско, Рыжая увидишь мою леди.

Она почувствовала себя заинтересованной.

— А мне можно?

— Почему ж нельзя? Отец едет. Нет причин, по которым тебе нельзя было бы ехать. Может быть, тогда грусть уйдет из этих прекрасных зеленых глаз? — Он сел рядом с ней. — Ах, Рыжая, если б ты хоть один раз почувствовала ветер на своем лице, а под ногами качающуюся палубу, увидела бы великолепную бездонность неба ночью, то…

Неожиданно ей безумно захотелось всего этого.

— Ну, все это мне, к сожалению, недоступно. Но если я поеду во Фриско, то по крайней мере смогу ступить на борт «Тихоокеанской колдуньи». И когда ты снова уйдешь в море, смогу представить тебя на капитанском мостике и в твоей каюте. — Она взглянула на него:

— Я буду скучать по тебе, Эрик, когда ты будешь в море.

— Моя каюта очень хорошо обставлена, — медленно сказал он, глядя ей прямо в глаза, — она в самом деле очень изящная, даже по сравнению с этим домом. Знаешь, немецкие капитаны частенько берут с собой в плаванья жен. Поэтому и моя каюта была оборудована с учетом этого.

Она нервничала, когда Эрик вот так смотрел на нее. Джинкс разгладила волосы.

— Хорошо, — сказал Эрик, неожиданно вскакивая, — если мы не хотим рассердить маму, то нам лучше вернуться внутрь.

После концерта ни разу не представилась возможность обсудить поездку Джинкс в Сан-Франциско. Тетя Эйлин очень плотно распланировала день. За концертом последовал маленький ужин, а за ним — декламация.