Безграничная любовь

Бетс бросила трубку и побежала к окну, из которого можно было увидеть шпиль башни Хэрроугейта. Она смотрела на нее так, будто башня могла раскрыть ей секреты того, что происходило за ее стенами. Предчувствие несчастья, бывшее у Бетс всю неделю, усиленное инфарктом Пэйшиенс, резко перешло в страх. Там что-то произошло! Только истинное бедствие могло заставить Джинкс и Элисон покинуть башни.

Бетс побежала наверх за своим чепчиком и сумочкой. Она уже почти открыла входную дверь, и тут зазвонил телефон.

— Это Хелен из больницы. Я хочу сообщить вам, что в состоянии сестры Хэрроу наметился поворот к лучшему.

— О, спасибо, Хелен, за хорошие новости. Слушайте, вы не передадите кое-что моему мужу? Я не хочу беспокоить его, но если я ему понадоблюсь, то я — в Хэрроугейте.

ЭЛИСОН

15 сентября 1899

Эли стояла на верхнем балконе и смотрела на долину. Холодный воздух ранней осени сковал ветки деревьев во фруктовом саду. Горные свиристели все еще сновали в поисках пищи, но скоро все они должны были улететь. Рябины, ясени и тамариск начали опадать, а на низких склонах холмов между мрачными соснами там и сям алели клены. Красноголовка присела на мгновение на ближайшую ветку, а где-то на вершине холма залаял койот. Воздух в долине похрустывал. Пороги шумели, казалось, совсем близко.

Звук легких шагов заставил Элисон обернуться.

— О, ты оделась! — воскликнула она, глядя на прогулочный костюм матери. Глаза ее скользнули по плоской шляпе, которую та держала в руке. Элисон открыла от удивления рот. — Ты уходишь? — Мама никогда никуда не уходила. Никогда. На памяти Элисон нога матери никогда не ступала за порог их крыла. Ни разу.

— Только в основной дом, дорогая. Больше — никуда.

— Но я пойду с тобой?

— Нет, пожалуйста, останься здесь. Элисон начала было протестовать, но Джинкс успокаивающе похлопала ее по плечу.

— Слушай, дорогая, все точно так, как ты говорила: твой дядя Карр делает в компании такие вещи, которые… ну, не правильные, вот и все.

Глаза Эли блуждали по городу, горам и долине — уже совсем не такой уродливой теперь, когда быстрорастущий орегонский дуб заменил собою вырубленные деревья.

— Дядя Карр погубил не только наш бизнес, но еще и горы.

Джинкс облизала губы.

— Сегодня — всего лишь через несколько минут — в главном здании будет собрание…

— Я видела, как приехали два экипажа.

— В одном, должно быть, был твой кузен Олли. А кто был во втором — не знаю.

— И сколько людей придет?

— Не знаю. Собрание — для директоров компании.

— А ты директор, мама?

— Так мне сказали.

— Как же получилось, что ты ни разу раньше не ходила на них?

Джинкс улыбнулась и потрепала Эли по руке.

— У меня ведь не было взрослой дочери, чтобы напоминать мне о моих обязанностях.

— Меня?

— Угу, тебя.

— А что ты будешь делать на собрании, мама?

— Скажу твоему дяде Карру, что мы умываем руки. Продаем наш пай — но не ему.

— О, здорово. Я тоже хочу пойти, ведь я директор — у меня же есть пай.

— Ты еще не можешь голосовать, дорогая. Я контролирую твои два процента, пока ты несовершеннолетняя.

— Два процента — как-то не очень звучит, правда?

— О, но это очень много! Два процента от папиной компании представляют собой кучу денег! — Джинкс пришпилила шляпку к вьющимся рыжим волосам. — Я хорошо выгляжу?

— Ты просто красавица, мама, и всегда хорошо выглядишь. Джинкс рассмеялась.

— О, спасибо, дорогая. — Она наклонилась, чтобы поцеловать дочь.

— Ты надолго?

— Нет, должно быть, на полчаса, не больше.

— Ты откроешь дверь и пройдешь через дом? — спросила Эдисон с надеждой. Она никогда не видела того, что лежало за двойными дверьми.

— Нет, эти двери не отпираются, ты же знаешь. Я пройду через веранду и двор. Это всего лишь два шага.

— Покажи ему сама знаешь что, мама.

— Элисон Хэрроу! Где, скажи, пожалуйста, слышала ты это выражение? Твой дядя Киф когда-нибудь…

— Я прочитала его в газете, мама. А что оно означает?

— Неважно, — сказала Джинкс, смеясь, — скоро увидимся.

Эли перегнулась через перила и помахала матери. Солнце превратило яркие мамины волосы в горящий костер. Джинкс посмотрела наверх и улыбнулась, помахав Элисон. «Она такая красивая, — подумала Эли, — и стала еще красивей после приезда дяди Кифа».

Она надеялась на то, что мама действительно покажет дяде Карру, где раки зимуют.

Она не помнила, чтоб когда-нибудь встречалась с дядей Карром, но знала, что он бы ей не понравился.

Эли взяла журнал и приготовилась к ожиданию. Раньше она никогда не бывала совершенно одна, и одиночество приятно взволновало ее. Несмотря на то что мама была совсем рядом — в основном доме, — оставшись одна, Эли почувствовала себя совсем взрослой.

Где-то вдалеке она услышала, как по долине с ревом едет поезд, пронзительно и настойчиво свистя. Облако черного дыма медленно продвигалось вдоль Десятой улицы, ниже больницы, к станции. Иногда поезд не останавливался, но сегодня — остановился. Эли рассеянно отметила, что кто-то, должно быть, либо сел, либо сошел с него.