Бэзил Хоу. Наши перспективы (сборник)

– Вы выглядите усталой, – покорно заметил он. – Давайте пройдем в оранжерею. – И он двинулся вперед, придержав перед нею стеклянную дверь. Гертруда последовала за ним, злясь все больше и больше. Ее раздражала тщетность всех попыток разгрызть этот крепкий орешек и терзали неясные подозрения, а открытое лицо и спокойствие Хоу и вовсе приводили в бешенство. Они оказались одни в зеленой тесноте оранжереи, и Хоу проговорил:

– Думаю, лучше открыть окно, здесь душно, как в зеленой дыре Калькутты[12].

Ослепленная злостью, она успела только подумать: “Он воображает, что может с легкостью делать мне больно и тут же сыпать остротами – как бы не так!”

– Это новое выражение, – очень сухо заметила она.

– В самом деле? – отозвался он. – Тогда оно могло бы мне очень пригодиться пять минут назад.

– Что же вы делали пять минут назад? – спросила Гертруда еще резче.

– Я имел особую, редкостную честь танцевать с вашей подругой Сесиль, – сказал он весело. – По крайней мере, мне так показалось. Вполне возможно, это был кто-то другой.

Гертруда, почувствовав, что опять бьется в закрытую дверь, на страже которой стояло его шутовство, окончательно вышла из себя и вскричала:

– Да что вы знаете о Сесиль? И что у вас может быть с ней общего?

В следующее же мгновение она почувствовала, что ее слова грубы, опрометчивы, постыдны и что она сама вложила оружие в его руки. Она нахмурилась и замолчала в ожидании ответа.

После недолгой паузы он очень спокойно сказал:

– Я заметил одну любопытную особенность вашей семьи. Вы всегда оказываетесь правы. Я не должен был так говорить о вашей подруге. Надеюсь, вы меня простите.

Когда смысл его слов, сказанных тихо и невыразительно, дошел до нее, от горделивой обиды не осталось и следа. Она вдруг поняла, что на его месте девять человек из десяти стали бы изображать перед нею оскорбленное благородство, он же постарался ответить так, чтобы выставить виновным себя, успокоить ее и не дать ей увидеть нелепость собственного положения. Возможно, делать этого не стоило: пожалуй, “для ее же блага” следовало бы поставить ее на место, но его самоумаление было столь велико, что привело ее в чувство, словно глоток свежего воздуха. Она прикусила губу, отвернулась, в смятении прошлась до противоположного конца оранжереи и обратно. Наконец она оказалась прямо перед ним, в ее глазах стояли слезы, и слова давались ей с видимым усилием. Он не пытался уйти, не желая выглядеть незаслуженно обиженным героем, и сидел, опустив глаза, поигрывая подобранной с пола бамбуковой веткой.

– Мистер Хоу, – очень-очень тихо сказала Гертруда.

– Мисс Грэй, – ответил он, поспешно подняв взгляд.

– Мистер Хоу, – порывисто продолжила она, – я надеюсь, вы простите меня. Я была глупа и несправедлива, вы же были совершенно правы, но предпочли не указывать мне на это. Мне хотелось бы, чтобы вы знали, что мне, несмотря на мой жуткий характер, да и каждой из нас было бы очень жаль лишиться такого хорошего друга, как вы.

Пока она говорила, его взгляд снова уперся в пол, он помрачнел и напрягся, словно стараясь отделаться от неприятных мыслей.

– Мистер Хоу, – сказала Гертруда, – вы меня понимаете?

– Да, мисс Грэй, – сказал он, но выражение его лица оставалось по-прежнему напряженным и мрачным.

– Ну вот и прекрасно, – сказала Гертруда, пытаясь рассмеяться, словно желая забыть ужасное сновидение. – Давайте вернемся в гостиную. Нас, возможно, ищут.

Он коротко усмехнулся, и это показалось ей очень странным: прежде она не замечала за ним ничего подобного, да и тон его на этот раз был необычно горьким.

– Я ни секунды не сомневаюсь, мисс Грэй, – сказал он, – что вас будут искать. Что же до меня, полагаю, род сей преспокойно отойдет к праотцам, так ни разу и не вспомнив обо мне.

Он сказал это в своей обычной суховатой манере, но на этот раз голос его чуть дрогнул. Гертруда взглянула на Хоу и увидела на его лице новое, незнакомое ей выражение.

– Что с вами?! – воскликнула она.

– Ничего, – выдавил он из себя, и в его чертах отразилось страдание.

– Нет, тут что-то не так, – мягко настаивала Гертруда. – Вы наш друг, и мы рады были бы помочь вам. Скажите, что стряслось? Чем я вас обидела?

Он снова, явно стараясь справиться с собой, попробовал что-то сказать в своей обычной легкомысленной манере, но не сразу смог заговорить. А затем очень низким, хриплым и бесцветным голосом, который, казалось, рождался где-то в глубинах его существа, он едва слышно проговорил:

– Нет… ничего особенного… Мне просто стало интересно, каково это – почувствовать, что есть человек, которому не все равно, жив я или мертв.

Гертруда содрогнулась всем телом от мгновенного озарения. Едва ли она могла бы сказать, что именно испытала в эту секунду. Это было скорее чувство, нежели знание, но чувство не смутное, а четкое и пронзительное, будто она вдруг наткнулась на что-то невыразимо прекрасное и невыразимо печальное. Словно бы плотно запертая дверь вдруг поддалась и отворилась перед нею, открыв за собой пронзительную пустоту и безмолвие.