Безкожие (СИ)

На языке перекатывается искреннее «и сейчас люблю, и хочу уйти с тобой, и хочу, чтобы ты остался». Ей кажется, еще немного, и она тихо заскулит от распирающей солнечное сплетение тяжести. Так много нужно сказать, так хочется избавиться от многолетней недосказанности, однако Саске, как истинный параноик, не позволяет ей произнести ни слова.

Губы его оказываются жадными, требовательными — Сакура не успевает даже вдохнуть, как чужой рот накрывает ее так резко, что они коротко сталкиваются зубами. Слезы застывают на щеках, и ей с большим трудом удается двигать губами в такт его движениям. На секунду поцелуй кажется упоительным, когда широкая ладонь касается ее шеи, удерживая на месте.

Он отстраняется, когда Сакуре уже нечем дышать — воздуха и слишком мало, и слишком много, в груди будто не осталось больше места.

Саске как-то грубовато опускает руку обратно, к ее бедру, нагло потянув за край туники.

— Ты пришел ко мне только ради этого? — почти с обидой шепчет она, обреченно откидываясь на татами.

Грубая ладонь, скользнувшая по обнаженной коже, задерживается на ребрах, шершавые пальцы оглаживают выступы костей.

— Я пришел за тобой.

Он задирает ткань до самой груди, и вскоре пальцы сменяются губами — от этой преступной, почти запредельной нежности Харуно дрожит. Сакуре действительно хочется верить, что он здесь из-за нее, для нее, что все происходящее не навеянная на сознание иллюзия. У нее никогда не было других целей в жизни, как быть рядом с ним, как любить его, вот так, по-глупому, с каким-то безумством, придыханием. Ей нравилось это ощущение остроты и почти смертельной опасности рядом с ним, нравилось, что где-то там, за вечной мерзлотой в груди Саске таится крохотный огонек привязанности к ней. Сакуре хотелось верить в это. Ведь не стал бы он приходить сюда под угрозой смерти, не стал бы целовать ее, не стал бы касаться, не будь в нем хоть чего-то, похожего на любовь к ней.

Сакуре до щемящей боли за ребрами хочется потрогать его кожу кончиками пальцев, губами, попробовать на вкус. Так сладко и страшно от собственного порыва, что она вся робеет и напрягается, и Саске, будто уловив смену настроения, долго всматривается в ее глаза прежде, чем разжать пальцы, сомкнутые на ее запястьях.

Харуно позволяет себе робко ухватиться за мощное плечо, коснуться пальцами ткани его рубахи, забраться за ворот, обнимающий горячую шею. Кожа его оказывается невероятно нежной, бархатной, и Сакура, не сдержавшись, вслепую тянется вперед, прижимается губами к сладкому сгибу шеи.

Чужое тело напрягается, рука, поглаживающая ее ребра, каменеет. Саске все еще не доверяет ей, возможно даже боится того, что происходит между ними. Однако стоит ей двинуться выше, аккуратно провести языком по пульсирующей жилке, как с его губ срывается мягкий, едва слышный стон. От этого звука Сакуре окончательно срывает крышу.

Жар охватывает ее тело, по задней части шеи и спине щекочуще ползут капельки пота — хочется тут же вывернуться из удушающих объятий одежды, ощутить его кожей к коже.

Вслепую целуя гладкую кожу, натыкаясь на изгиб челюсти и влажный уголок рта, Сакура отчаянно желает, чтобы Саске остался навсегда с ней.

Он отстраняется, потянув тунику вверх, выпутывая ее из влажной ткани: воздух в комнате довольно прохладный, вдоль позвонков скользит дрожь, соски почти болезненно напрягаются. Сакура знает, что он видит ее в почти непроглядной темноте особенно четко, поэтому руки против воли тянутся к груди — она неловко обнимает себя, чувствуя себя уязвимой, будто безкожей.

Слышится слабый шорох ткани.

Сакура медлит, однако убирает одну руку от груди, тянется вперед, цепляясь пальцами за густой мрак комнаты, пока не касается его плеча. Кровавые глаза зловеще сияют, наблюдают за ней, но что скрывалось в них, что чувствовал Саске — оставалось неясным. Душа его, казалось, наглухо заперта изнутри.

Пальцы двигаются дальше, очерчивая выступающую косточку ключицы, проходятся по солнечному сплетению к животу с натренированными мышцами, рельефно проступающими сквозь кожу.

Стоит ей наткнуться на пояс штанов, и щеки наливаются привычным стыдливым жаром. Харуно отводит взгляд, вновь прихватывает нижнюю губу зубами, мнется и не знает, что делать дальше.

Саске тут же накрывает ее руку своей, огромной, будто не желая прерываться, и двигает ниже, позволяя ощутить напряженный в возбуждении член. Сакуре страшно и любопытно — чужое дыхание становится прерывистым, тяжелым, стоит ей повторить движение с небольшим нажимом. В какой-то момент Саске отстраняет ее руку, жадно припадает к губам и толкает ее разомлевшее тело на татами, подминая под себя, идеально умещаясь в колыбели широко разведенных бедер.

Вновь слышится шорох ткани: Саске смазано целует ее живот, подцепляет пальцами резинку штанов, отодвигается назад и так же резко стягивает с нее остатки одежды. Тело пробивает дрожь. Харуно страшно от того, что она полностью обнажена перед ним: не только телом, но и душой, до самых костей.