Безликий и Чудовище (СИ)

Кто бы что не думал, но сам король уже давно стал чувствовать, как медленно разрушается его душа и разлагается тело. Настолько давно, что он и сам не смог бы точно сказать, с каких пор. Он даже сам на себя производил впечатление чего-то мерзкого, склизкого, тухлого и вздувшегося, как утопленник, изрыгающий из себя тонны зловонной гнили. Одним словом — жуть.

Ну да ладно, на это времени нет, пора вставать.

Приведя себя с горем пополам в порядок и как вечный последний штрих его каждоутреннего небольшого ритуала водрузив себе искусно сделанный века назад венец на голову (причем медленно, как говорится, со смаком, как в самый первый раз) и надев на руку заумное железное устройство, внушающее неподдельный ужас одним своим видом, направился в тронный зал под отдающийся гулким эхом в пустынных коридорах грохот собственных тяжеленых сапогов.

И всё-таки, абсолютно невзирая на повседневное и не предвещающее ничего особенного начало дня, у Бальтазара было какое-то чертовски паршивое настроение. И самое главное даже сказать нельзя, из-за чего… Из-за кошмара? Смешно! Из-за недосыпа? Да и к этому уже давно привыкли. Из-за того, что казней давно не было? Бальтазар не такой уж и садист, может и потерпеть. Из-за того, что он банально пропустил завтрак? Да тоже не такая ж и большая потеря, не помрем… А может… из-за мальчика?

Нет, это просто какой-то бред… Они же не в сказке про Гадкого утенка находятся, верно? Он — мелкий и худющий, как шпунтик, раб, которого еле ноги держат, а Бальтазар — злой гений, тиран и маньяк, отправивший в адское жерло не одну сотню человеческих душонок. Смех, да и только.

Заведя за покрытое ровной колонкой шрамов ухо облаченным в железный доспех с кучей проводов (от которого за метр несло паленым железом) пальцем темную прядь, упавшую на глаза и лениво потянувшись Бальтазар облокотился на ручку трона, закрыл глаза и начал вспоминать:

Позднее утро. Белое летнее солнце уже давно поднялось из своей зеленой пастели-горизонта и теперь приветливо просовывало свои теплые, игривые лучики через витражи на окнах королевской столовой, освещая все вокруг радужными бликами.

За пышно накрытым столом сидит большая семья: молодые родители в самом расцвете сил — король с королевой — и их дети: пятеро мальчиков и две девочки. И все они такие нарядные, такие опрятные, такие… счастливые. От них так и тянет этой неиссякаемой жизнью и чем-то лучезарным, что освещает всё вокруг даже в самые трудные дни. Ну, или, почти ото всех…

Как сказал один человек — «В семье не без урода». Сказал, и был в общем-то прав. Вот и здесь, точно черная блямба чернил на идеально белом полотнище сидел этот самый «урод» — предпоследний сын, пацан пятнадцати лет; сутулый, бледненький, хиловатый и с потупленным взглядом, безразлично смотрящим в серебряное блюдце с остывающим супом, сжав руками сидушку стула с бархатной обивкой. У него не было аппетита. У него никогда не было аппетита в это время суток.

Скучающий разум в один случайный момент провел аналогию между плавающими на поверхности бульона кусками овощей и мяса, а точнее с местом их положения, и улыбающимся лицом.

Суп ему улыбается. Улыбается, и просит: «Ну съешь меня скорее! А то я испорчусь, и будет плохо… А ведь меня готовили специально для тебя!»

Худощавый принц усмехнулся и на тонких губах застыла невольная полуулыбка.

«У тебя есть желания, да? У меня они тоже есть… Вот только кого это волнует?»

Темные и смотрящие неестественно взросло на мир глаза поднялись на входную дверь. Там, стараясь не прерывать всю эту семейную идиллию, стояли слуги. Они любили наблюдать за царской семьёй в такие моменты, умиляясь их неиссякаемой любви и привязанности друг к другу.

«Думаете всё так идеально? Хах, ну-ну»

Взгляд из под черных волнистых локонов переметнулся на родителей. Как уже упоминалось, молодые и красивые мужчина и женщина. Отец, как и подобает истинному главе семейства и королю соответственно, представлял из себя собирательный образ из крепкого, сильного и стойкого как гора мужчины, мать же — мягка, добродушна и мила, в ней не может быть ничего грубого и злого.

«Мои родители мной абсолютно не интересуются. Именно мной. Я крайний для них»

Дальше по списку были два старших брата-близнеца — Худэпин и Говард. Оба, как и подобает близнецам, равны, как на подбор, долговязые, светленькие, кудрявые и конопатые.

«Ничего особенного. Просто два балбеса, которым в семнадцать лет просто ни на что большее умственных способностей не хватает, как собирать таких же отморозков, только в разы тупее, вокруг себя и вместе с этой вот «свитой» устраивать каждый раз какую-то хрень. Выпивка, дебош, легкие девочки — это всё про них"

Дальше младший братик, Химелен: черноволосый и симпатичный парнишка с большущими и ясными, как голубое небо, глазками и не менее ангельской улыбкой.