Безликий

Ворота распахнуты настежь — Валлас полыхает в огне и тонет в крови моих братьев, моего народа. Повсюду белые знамена Лассарской армии и вакханалия смерти, она растекается ручьями к ногам, в ней чавкает подошва сапог и от неё выворачивает наизнанку. Смерть цвета ЕЁ волос. Я остановился, тяжело дыша и чувствуя, как начинает печь глаза и драть горло от понимания — нас предали. На нас напали те, кто должны были протянуть руку помощи. Мирный договор был нарушен именно сейчас, когда Валлас распахнул свои ворота для предателей и сам впустил смерть на улицы нашего города.

Я рванул туда, в самое пекло, обнажая меч на ходу, содрогаясь от вида мёртвых тел, разрубленных на куски, оглушенный воплями ужаса и агонии, непрекращающимся гудением горна.

Лассарские твари заметили меня сразу, мальчишку, который с яростью дикого зверя кидался на них, пронзая мечом насквозь в каком-то диком безумии с сумасшедшими глазами, горящими лютой ненавистью.

— Сдохните твари проклятые, сдохните суки! — срывающимся голосом, рассекая воздух сверкающей сталью, отрезая конечности тем, кто обманулся юным возрастом и преградил мне дорогу, мешая пробираться к площади, с которой валил дым и раздавались душераздирающие крики и плач. Всё, о чем я думал сейчас — это моя семья. Я должен найти сестру и мать, вытащить из этого пекла. Если успел. Если они еще живы.

— Хватайте звереныша, ведите его к повелителю.

— Эта бешеная собака зарубила наших лучших воинов. Не подпускает к себе, ублюдок. Не подступишься.

— Эта бешеная собака сын Альмира. Возьмите его и тащите на площадь, пусть смотрит как поджаривают яйца его папаше и трахают его шлюху — сестру и ведьму — мать.

Я ловко изворачивался от клинков лассарских ублюдков, пока меня не окружили со всех сторон, оттесняя к стене. Проклятые твари впятером на одного и рассчитывают, что я сдамся — черта с два. Рейн Даал не сдается, он лучше сдохнет в бою, но никогда не протянет меч врагу, не склонит головы.

Меня придавили к стене, избивая ногами и руками, оглушая ударами щитов по голове, пока я не упал, успел меч о колено сломать и отшвырнуть в сторону. Велеарий Валласа не сдался белым псинам Лассарра, они взяли его численностью — трусливые выродки. Каждый лет на десять старше и крупнее телосложением.

— Тащите его к Велеару — пусть решает, что с ним делать.

— Вздернуть или сжечь живьем сааананское отродье.

Меня волоком потащили по земле в сторону площади, где посреди разрубленных тел, в лужах крови уже смастерили эшафот для казни.

На самом помосте на коленях стоял мой отец — велеар Альмир Даал, мою мать и сестру держала стража, приставив к горлу мечи. В разорванной одежде, заплаканные, перепачканные кровью. Я посмотрел на Далию и на миг закрыл глаза, чувствуя, как слёзы обожгли веки. По её мертвому взгляду и окровавленным ногам я понял, что с ней сделали солдаты Лассара. Я не хотел думать о том, что они также надругались над мамой. Настолько больно мне не было никогда. Это плевок в самую душу. Ударить больнее вряд ли возможно. Тронуть самое святое для мужчины: мать, сестру, жену, дочь. Испачкать самое чистое и неприкосновенное. Посреди всего этого безумия на роскошном белом коне гарцевал сам Од Первый, в длинном плаще до тошноты чистый, не измазанный кровью и в тоже время перепачканный ею с ног до головы. Он осматривал оставшихся в живых жителей Валласа со снисходительной усмешкой на тонких губах. Высокомерный и уверенный в себе, а я рвался из рук лассарских псов, чтобы грызть его горло зубами.

— Сегодня великий день в вашей жизни. Валлас избавился от гнета Саанана. Все служители его будут сожжены, если не признают волю Иллина и не сложат оружие добровольно, признавая меня своим владыкой. Улыбайтесь вашему велеару, произносите вслух молитву великому Иллину и будете помилованы. Я великодушный велеар и я готов подарить вам жизнь.

Од Первый повернулся к эшафоту и посмотрел на моего отца.

— Ну что, Альмир Дас Даал, ты готов признать веру в своего Бога язычеством и принять иную — настоящую? Сложить оружие и отдать Валлас служителю самого Иллина и повелителю всего Соединенного Королевства?

Альмир приподнял голову, с трудом открывая заплывшие от побоев глаза:

— Да чтоб ты горел в кострах Саананских вечно. Будь проклят, и ты, и весь твой род. Нет у Бога имени — он един для всех, а вы — идолопоклонники, проповедующие власть того самого Саанана, но сами того не ведаете… или ведаете. Пусть твой Иллин поцелует меня в зад и отполирует мне языком яйца.

Велеар пришпорил коня и, прежде чем я успел выдохнуть, он отсек отцу голову. Кровь фонтаном брызнула на эшафот, и я услышал вопль матери, переходящий в вой, оглушительный крик сестры, а сам не издал ни звука. Я смотрел остекленевшим взглядом на голову Альмира и чувствовал, как внутри раскалилась и обжигает вены дикая ненависть. Она заглушает отчаяние, она анестезией замораживает боль от утраты.

— Мой Повелитель, мы нашли щенка. Сына Альмира — бешеной Валасской черной псины.