Безлимитный поединок

Сделав ничьи с Андерссоном и Матановичем, я уже за три тура до финиша обеспечил себе победу в турнире и выполнил норму не только международного мастера, но и первого гроссмейстерского балла! Поэтому заключительные встречи — с Гарсиа, Кураицей и Адорьяном — прошли «в духе мира и взаимопонимания». И все равно отрыв от ближайших преследователей составил два очка. Своей игрой я был доволен. Еще бы: за один турнир подняться сразу на две ступени в шахматной квалификации!

Английский мастер Роберт Вейд не поскупился на сравнения: «Замечательное выступление Каспарова на этом турнире должно навеки сохраниться в шахматном эпосе. Есть ли подобные прецеденты в истории шахмат? Роберт Фишер в 1959 году в Цюрихе или Борис Спасский в Бухаресте в 1953 году? Им обоим было тоже по шестнадцать».

Еще после высшей лиги я спросил наших шахматных деятелей, могу ли я считать, что отныне мой рейтинг равен 2545? «Еще успеется», — ответили они. Давать мне коэффициент никто не спешил. Но мой результат в Баня-Луке отвечал международному рейтингу 2695! Вот тогда-то я и получил, наконец, свои законные 2545.

Я уже говорил, что к этому времени сформировался мой игровой стиль. Следует пояснить, что я имею в виду. У каждого шахматиста свой стиль, потому что мы все — разные от природы. «Стиль — это человек». Для меня, воспитанного на научных методах Ботвинника, основой всего является умение сосредоточиться. Вещь вроде бы простая. А в кризисной, экстремальной ситуации? Мало кто сознает, что умение собраться в решающие моменты игры — едва ли не самое важное качество для шахматиста.

К сожалению, наша жизнь не располагает к сосредоточенности. Мы привыкли заниматься массой дел одновременно: читать, смотреть телевизор, участвовать в беседе. Раньше, лет в шестнадцать-семнадцать и даже в двадцать, я был полностью поглощен шахматами. С годами у меня расширился круг интересов, появилось много проблем, да и общественная деятельность требует все больше и больше времени и внимания. Все это безумно отвлекает от шахмат. А ведь без постоянной целенаправленной работы не проникнуть в тайны позиции, не найти по-настоящему новой, оригинальной идеи. Но люди ждут этого. Они ждут новых идей именно от чемпионов, думая, что это дается им как божий дар, приходит как озарение. Это не так. Я уверен, что каждый способен на свое открытие — если будет целеустремлен и настойчив.

Видя, как я сижу во время партии, обхватив голову руками и уставившись неподвижным взглядом на доску, некоторые думают, что таким образом я сознательно пытаюсь воздействовать на противника, испугать его или выбить из колеи (подобное действие приписывали знаменитому взгляду Таля). Вовсе нет. В сущности, все мои усилия направлены только на то, чтобы исключить внешние помехи и суметь максимально сосредоточиться.

Карпов не раз заявлял, что исследовательское направление в шахматах устарело, что оно годилось лишь для «эпохи дилижансов». По его мнению, главное — это практическая игра, поддержание формы непрерывным участием в турнирах. Неудивительно, что для его стиля характерен рационализм. Он никогда не стремился играть, как Фишер, с максимальной отдачей — всегда расходовал сил ровно столько, сколько требовалось в конкретной ситуации.

У меня иной подход. Я не привык избегать осложнений, будь то на доске или в жизни. До недавнего времени такая философия не приветствовалась. Но «ничто не вечно под луной»…

Играть творчески, не бояться рискованных приключений, обладать тонким шахматным вкусом — все это отнюдь не освобождает от необходимости упорно трудиться. Напротив, надо постоянно совершенствовать свою игру, углублять и расширять дебютный репертуар, оттачивать технические приемы, анализировать сложные эндшпили. Ведь шахматы — это не раз и навсегда усвоенная сумма знаний. Шахматы динамичны, и любой окончательный результат может на поверку оказаться промежуточным. Истину всякий раз надо доказывать. Даже собственные комментарии к партиям не являются для меня незыблемыми. Я люблю их уточнять: многие идеи со временем подвергаются переоценке, в том числе, естественно, и собственные идеи. Я охотно возвращаюсь к своим ошибкам и анализирую их. «Когда шахматист комментирует партию, он нередко старается скрыть свои неточности и упущения, — писал Ботвинник в 1980 году. — Каспаров так не поступает. Он стремится к истине, старается быть объективным».

Впервые я напечатался в пятнадцать лет — это был анализ партии с Лутиковым, опубликованный в журнале «Шахматы». Два года мои комментарии к партиям появлялись в печати эпизодически, но с 1981 года, когда в Баку начала выходить газета «Шахматы», моя журналистская деятельность стала носить постоянный характер. После каждого турнира я комментировал почти все свои партии. Это была трудная, но исключительно интересная работа.