Безмятежное зло

Он привык присматривать за Данькой и Степкой. Всегда точно знал, где они шаблаются (как говорила когда-то бабуля Света, мама папы, умершая несколько лет назад), где глаза продают (а это выражение Илья услышал впервые от Кристины, бабушки, которую нельзя было звать бабушкой. Означало оно: рассматривают товары, не имя возможности их приобрести) и где трудятся в честь битой задницы (как именовал папа те подвиги сыновей, после которых ему приходилось браться за ремень). Держа братьев в поле зрения, Илье приходилось отвлекаться от своих собственных занятий и игр, но он никогда об этом не жалел: братья – важнее всего. А если бы его спросили: что для тебя, Илья, самое главное в жизни? – он ответил бы так, как его воспитывали: учеба, мое будущее и здоровье родителей. Но на самом деле, в глубине души он чувствовал, что братья – это и есть его учеба, будущее и даже здоровье родителей.

Взрослея старшим братом, Илья получал опыт куда более важный, нежели в школе. Он учился общаться, решать проблемы – свои и чужие, учился руководить, учился подчиняться обстоятельствам. В последние годы, когда семья осталась без матери, Илья освоил еще много разных умений и получил кучу навыков. Мало кто из его сверстников умел стирать белье в машинке, чуть ли не профессионально разбираясь в режимах и в моющих средствах. Мало кто умел печь пироги с покупным джемом, жарить рыбу или яичницу. А Илья умел и многое другое.

Сложнее всего было находить общий язык с училками пацанов после всех их шкодств и двоек, потому что обозленные училки требовали на расправу родителей, а мелкая жертва в лице старшего брата казалась им малозначительной. Илья же пытался избавлять папу от подобных утомительных забот превентивно и самостоятельно, потому что мальчишка зверски жалел отца. Он уже кое-что о взрослой жизни знал, значение слова «измена» понимал. При этом – не мог обвинять маму. В его представлении «измена» и «мама» никак не взаимодействовали, не пересекались. Поэтому старший брат старался не думать об этом вообще.

Илья слышал и видел, что окружающие как раз наоборот – жалеют его и братьев, а Мирончук-старший для них чуть ли не соучастник преступлений жены. Но Илья к себе и братьям жалости не испытывал. Они дети, у них – вся жизнь впереди, а вот папа уже не может начать все заново.

Но и мать не следовало осуждать. Так объяснил ему отец, когда стало ясно, что мама пойдет в тюрьму, так Илья объяснял братьям: мама виновата, она хотела заработать для нас с вами много денег, но нашла неправильный путь заработка и поэтому должна ответить за свою ошибку. Конечно же, Илье не хватало мамы, а Степка с Данькой иногда по ночам ревели в своих постелях, но старший брат тактично делал вид, будто ничего не замечает – они вырастут и научатся сдерживать слезы. Мужское воспитание, которое очень уважал Илья, диктовало – говори правду, будь всегда логичен и не поддавайся эмоциям!

Средний брат Данька был мастером художественного пуга, умея сидеть в засадах – бесшумный, собранный, с широко распахнутыми глазами. К тому же, никогда не упускал нужной секунды для того, чтобы выскочить перед жертвой – в самый последний миг перед тем, как она уже собиралась поворачивать за угол, где прятался Данька. Да и «Ргав!» он рявкал выразительно. В итоге Данька пугал так эффективно, что маленький Степка в пору своего раннего детства не раз писался в штанишки, да и старший брат вздрагивал по-настоящему – так что холодел лоб и остро чувствовалась дрожь в самом позвоночнике.

Вот так же – до холодного озноба – испугался Илья, когда узнал, что отец ранен и в коме. А выдать страх считал невозможным: две пары глаз смотрели на Илью с надеждой и отчаянием. Илья был для братьев главным человеком в мире. Он осознал это именно в тот самый миг.

– Отец жив, – сказал он братьям, пытаясь взглядом заткнуть кран Степкиных слез и предотвратить водопад из глаз Даньки. Ему он мысленно приказывал: «Не реви!», потому что если бы Данька разревелся, то Степка бы не остановился, да и сам Илья точно пустил бы слезу. Три ревущих мужика – это было бы стыдобой!

– Отец жив, – повторил Илья. – Данька, Степка, он поправится! Не в первый раз его дырявят. Сейчас у нас – куча дел. Надо ужин приготовить и деда накормить, а то он без нас с голоду сдохнет. Данька, ты пойдешь в магазин. Ты, Степка, вымоешь посуду и вынесешь мусор! – Он задал ритм хлопками: – пошли-пошли!..

Инструкции старшего брата сбили пацанов с толку – они тут же крупно озаботились: кому досталось задание сложнее, и нет ли возможности как-то сбагрить свои обязанности. Мысль об отце, пусть и ненадолго, вылетела из их голов.

Потом появился дед, который традиционно воздействовал на братьев расслабляющее. Даже Илье не приходило в голову его слушаться, а Данька со Степкой и вовсе по потолку ходили, игнорируя дедово:

– Да что же это такое творится!.. Да сядьте вы уже, уроки хоть сделайте!

Останавливал пацанов только риск по-настоящему испортить отношения с любимым стариканом. Так что, скорее поздно, чем рано, все-таки брались за дела.