Безмятежные годы

Коля Ливинский очень изящный молодой человек, ловкий, стройный, веселый, остроумный и держит себя совсем-совсем непринужденно. Вот это хорошо; ненавижу кривляк и замороженных сосулек. Благодаря его простоте, злополучный инцидент с моим неудачным объятием скоро забылся, и я больше не ощущала в его присутствии ни малейшего смущения. Но Володя не был бы Володей, если бы пропустил такой прекрасный случай пошпиковать меня.

- Поди сюда, Мурка, - таинственно подзывает он меня после обеда, улучив подходящую, по его мнению, минуту; глаза y самого так и искрятся затаенным лукавством.

«Могу себе представить, что сейчас последует!» - думаю я, но все же иду на зов.

- Слушай, Мурка, я с тобой серьезно побеседовать хочу, пока еще… не поздно, - вздохнув драматически, заканчивает он, в то время, как глаза светятся хитрецой и в них прыгают веселые огоньки.

- Воображаю! - восклицаю я.

- Уж там воображаешь или нет, a выслушай, потому иначе мое двоюроднобратское сердце изойдет кровью, истомится в тревоге по тебе. Ты, Мурка, смотри, в Колю Ливинского не влюбись, Боже тебя сохрани и спаси…

- Отстань ты, вот глупости! И не подумаю даже, будь спокоен.

- Легко сказать: «будь покоен», - тяжело вздыхает он. - Хорош покой: по первому абцугу - хлоп на шею. А-а!.. Ну-у барышня!.. Да кабы девица-то настоящая, по всей форме, a то ведь всего еще без двадцати минут барышня. Понимаешь ли ты всю трагедию положения? Ведь влюбишься, так и повенчаться нельзя, целехонький год свое полудевичье сердце томить будешь, потому против христианского закона идти не моги. У архиерея в ногах валяться будете, все-таки не разрешат: - не смей, мол, влюбляться до шестнадцати лет! И он-то, жених, хоть и фельдфебель, да, как-никак, нижний чин; тоже партия - фельдфебельшей будешь. Я те говорю, не влюбляйся, слышишь. A Коляша-то сердцегрыз ужасный, по нем барышни, особенно гимназистки, как мухи мрут.

- Успокой свою родительскую заботливость: моего сердца он не сгрызет, и в ногах y архиерея нам валяться не придется, хоть ты еще сто своих товарищей приведи.

- Ну, нет, слуга покорный. Никого больше не приведу: еще и тех целовать начнешь? Ни-ни, шалишь. Я и то сегодня чуть со стыда не сгорел: моя кузина и вдруг!..

Противный мальчишка, каким был, таковым и остался.

В этот день перебывали y нас все родные и знакомые, но, по обыкновению, совсем запросто, так как празднованье моего рожденья с тех пор, как я в гимназии, всегда откладывается на сочельник.

Вот тогда вечер прошел страшно-страшно мило. Как всегда за последние годы была кутья. Этому симпатичному обычаю мы научились за те четыре года, что прожили в В., и переняли его, так как всем нам он ужасно нравится. Уютно, торжественно и как-то необыкновенно патриархально, a я так люблю всякие обычаи, без них праздник не в праздник. Этот обед «на сене», от которого несется особый запах, эта масса разнородных со всевозможным фаршем пирожков все постных, как, само собой разумеется, и весь обед. Например, пирожки с черносливом, ведь кроме как на кутью их никогда не ешь; все эти «слизнячки» с маковым молоком, взвары из сушеных фруктов, сама кутья с изюмом, орехами и миндальным молоком - все это ужасно весело, уютно и кажется чем-то необыкновенно-необыкновенно вкусным. A потом елка, милая, радостная, сияющая, глядящая своими десятками теплых сверкающих глазков, которые точно засматривают тебе в самое сердце, и на душе от них становится светло, точно и там зажигается яркий праздничный огонек. И она горела, нарядная, жизнерадостная, блестя яркими язычками свечей, среди темно-изумрудных веток, отражаясь в зеркале кабинета, гостиной и прихожей; стоя между этими зеркалами, казалось, что тебя окружает целая рощица разубранных освещенных деревьев. На душе становится так хорошо-хорошо, тихо, отрадно…

Народу было много: тетя Лидуша с мужем, Женя, Нина и Наташа Скипетровы, мамины молоденькие кузины, Люба с Сашей, ее двоюродный брат, Петр Николаевич; я пригласила Пыльневу и Тишалову, звала и Смирнову, но та, как и всегда, тихо, вежливо, но решительно отказалась; Володю и Колю Ливинского особо не перечисляю, так как ведь они все время y нас торчат. Публика все между собой хорошо знакомая, так что друг друга не стеснялись, хохотали и дурили страшно. Новенькими здесь были только Шура Тишалова и Ира Пыльнева, но эти не робкого десятка, скоро со всеми перезнакомились, и «заплясали лес и горы».

Володе, видимо, очень нравится Люба, он все к ней подсаживается и, со свойственному ему обыкновению, поддразнивает ее… Ишь ты, меня предостерегал от влюбленности, a сам тоже в сердцегрызы записался!…

- Любовь Константиновна, позвольте вам задать один нескромный вопрос, - обращается он к ней.

Люба несколько смущена:

- Пожалуйста!

- Ваше сердце свободно? - таинственно наклоняется он к ней.

Люба краснеет, a в глазах Володи прыгают плутоватые огоньки.

- Вы свободны от прежнего увлечения, от прежнего чувства?

Глаза Любы смелее, но с искренним удивлением поднимаются на него.

- Прежнего увлечения? - переспрашивает она его.