Безмятежные годы

- Mais une autre fois vous ne lirez pas Ю mes leГons, n'est-ce pas? (Ho другой раз вы не будете читать на моих уроках, не правда ли?)

- Oh, non, monsieur, jamais, jamais! (O, нет, никогда, никогда!)

- Bon. Un point, c'est tout. (Хорошо. Точка. Довольно об этом).

Все дело обошлось тихо, мирно, даже «Клепочка» не успела дослышать, что здесь происходит, нашикала только на нас за то, что мы фыркали.

Ну, разве ж он не душка?

Люба отделалась благополучно, но мне «тетя Алина» сыграла прескверную штуку.

Следующий урок Закон Божий. Люба свой роман уже на перемене прикончила, вот я попросила дать мне книжку картинки посмотреть. И под каждой-то из них подпись, занятно. Сижу, рассматриваю. Батюшка спрашивает кого-то что-то и на меня ноль внимания. Вдруг предо мной вырастает какая-то фигура. - «Клепка»! Встаю, книгу сую Любе, та через проход Шуре, меня в это время пытают:

- Вы читали?

- Нет! (Правда, ведь я только картинки смотрела).

- Нет, читали, дайте книгу.

- Нет y меня книги.

- Не лгите… - и пошла и пошла…

Тем временем «тетя Алина» переходит из рук Шуры к Юле Бек в тот момент, когда «Клепка» устремляет глаза в их сторону; вслед за глазами устремляются и руки её: «Клепка» направо, книга налево, «Клепка» налево, книга направо. Неизвестно, чем кончилась бы эта скачка, если бы вдруг пути сообщений не забастовали: книга попала к Грачевой и была ею предательски вручена «Клепке».

Ну, и влетело же мне! Подумайте только: читать «роман» да еще с «тайной», да еще на Законе Божьем!.. За это y них, y подобных «Клепок», на луне присуждают к каторжным работам. Вот и стала она меня отчитывать: и нечестно это, и ворую я время и доверие батюшки, и обманываю я своих родителей, a раз уже теперь я позволяю себе такие преступные поступки, то могу дойти до того, что стану по-настоящему воровать, обманывать общество, государство и так далее и тому подобное…

Хорошо, если только в Сибирь сошлют, a вдруг да повесят?.. Бедная я, бедная! Что-то со мной теперь будет? - Ну, как не вспомянуть нашу милую Женюрочку, которая всегда так хорошо все понимала! Так нате вам, замуж вышла! «Клепку», ту мы едва ли с рук сбудем, разве за любителя редкостей удастся пристроить.

Но пока, до Сибири, живется будущему арестантику вовсе недурно и он пользуется в классе всеобщей симпатией.

Глава IV

«Редька». - Директор. - Тема Пыльневой.

Наша ли это гимназия такая особенная, но, лишь только возьмешь перо в руки, всегда найдется что-нибудь интересное или уморительное записать. Впрочем, вернее, именно тогда-то и берусь я за тетрадку, потому так, зря, писать времени не хватило бы: все же приходится уделить частицу его всяким Карлам, Василиям, гидростатике, Морзе и тому подобному.

Кроме того за мной теперь маленький грешок завелся: удалось как-то раз стихотвореньице нацарапать, и так это мне понравилось, что я нет-нет, вытащу свою тетрадочку да что-нибудь и пристрочу. Не показываю никому, потому засмеют, но самой мне это доставляет такое громадное удовольствие.

Почитать - тоже не повредит, потому что стоять пнем перед нашим милейшим Дмитрием Николаевичем, хлопать глазами, не дочитав того или другого по литературе, да выслушивать его холодные замечания - покорно благодарю.

Противная ледяная сосулька! Мне кажется, y него все внутри заморожено, такой он безучастный, равнодушный. Страшно хотелось бы разозлить его когда-нибудь, вывести из равновесия; я уже пробовала, но до сих пор результата никакого. A нашито почти все без исключения мрут от любви к нему. Юля Бек, Штоф, Ермолаева и младшая Лахтина, - те себя не помнят при виде его: по-прежнему, чуть он на порог - пожар, в красном зареве тридцать лиц, a он даже взглянуть-то на них не удостаивает.

Сегодня перед уроком русской литературы вдруг замедление; наш Дмитрий Николаевич, обыкновенно, сию же минуту после звонка являет свои ясные очи, a тут - пауза. В чем дело? «Неужели не пришел?» - радостно мечтаю я.

- Неужели не пришел? - несется со всех углов класса встревоженный, огорченный возглас.

В это время, сквозь верхнюю стеклянную половину двери вырисовывается круглый арбузик Андрея Карловича, красное, взволнованное лицо «Клепки», сдержанная, вечно возмутительно корректная фигура словесника и нечто старое, седое, высокое и незнакомое.

- Директор! - несется по партам. - Только бы не в наш класс!

- Краешком, краешком! Мимо, голубчики, мимо! - напутствует их соответственными жестами Шурка Тишалова, скрытая от начальствующих глаз на своей четвертой скамейке. Группа еще минуту продолжает стоять на том же месте, затем, коротенький карасик - рука Андрея Карловича - указывает на нашу дверь, и все четверо делают шаг по направлению к ней. Общие ахи, охи взвинчивают и меня.

- Редьку, редьку держи! - торопливо шепчу я Любе, указывая на природное черное пятнышко в дереве парты.

Она с удивлением смотрит на меня.