Безмолвная графиня

– Но она может говорить? – спросил Грей—дон.

– Может. Хотя ей больно делать это и она быстро устает. К тому же это очень… трудно. Лили не нравится звук ее голоса. Рубцы не позволяют ей говорить более или менее женственным голосом, и она предпочитает язык жестов.

– Язык жестов, – задумчиво повторил Грей-дон. – Сегодня утром она и ваша племянница, леди Изабель, именно так и общались, с помощью рук.

– Это метод Аббе Сикара, которому обучают во Франции, в королевском институте для глухонемых. Уверен, что вы слышали об этом. Один из наиболее горячих последователей Сикара, мистер Чарльз Кассин, основал школу здесь, в Англии. Он использует тот же метод, но, безусловно, видоизмененный, с учетом английской специфики. А до этого он в течение пяти лет жил в Кардемор-Холле и был учителем Лили и, конечно, моим и всех моих домашних. Каждый из нас, включая слуг, освоил язык жестов ради Лили.

Эти слова рисовали графа Кардемора совсем в ином свете. Должно быть, этот человек действительно любил свою сестру, если не пожалел хлопот и даже слуг заставил овладеть языком жестов. Потому она без всякой опаски приехала в Лондон: Кардемор привил ей уверенность в себе.

– Разве не существует других методов для глухонемых? – спросил Грейдон. – Более приемлемых?

– В том-то и дело, что методы, годные для глухонемых, не подходят Лили, поскольку слух у нее потерян не полностью, она слышит звук собственного голоса и, как я уже говорил, ненавидит его. Она до такой степени переживает это, что моя невестка, леди Маргарет, настояла на том, чтобы нашли другой метод. После этого к нам приехал Чарльз Кассин, и сразу с Лили произошли впечатляющие изменения.

– Впечатляющие, – согласился Грейдон. – Так вы говорите, что у нее не полностью потерян слух? Я вообще не заметил, чтобы она была глухой. По-моему, она все прекрасно слышит.

– Она достаточно хорошо слышит. На левое ухо только частично, поскольку перенесла воспаление в юности. А правое ухо, кажется, не пострадало. Ее легкие тоже покрыты рубцами, хотя в меньшей степени. Она несколько раз перенесла воспаление легких и дважды была близка к смерти. Советую вам воздерживаться от разговоров на темы здоровья в присутствии Лили. Если она заподозрит, что вы считаете ее здоровье хрупким, она, скорей всего, разобьет вам нос, чтобы доказать обратное.

Грейдон едва подавил улыбку при этих словах Кардемора. Представить себе, как это милое создание подносит кулачок к его носу, без смеха было невозможно.

– Вы хотите покатать Лили и Изабель? – спросил Кардемор. – Здешние развлечения приводят их в благоговейный трепет. Кажется, Лондон произвел на девочек глубокое впечатление. Как бы то ни было, за ними нужно очень внимательно смотреть. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то из них допустил серьезную оплошность.

Грейдон удивленно поднял брови.

– Если я вас правильно понял, теперь мне вменяется в обязанность опекать обеих дам? Кто следующий? Какой-нибудь троюродный брат из Брайтона, любитель лондонских злачных мест? Что еще придется мне делать, чтобы освободиться от моих долгов?

Впервые Кардемор увидел неподдельное удивление на лице Грейдона.

– С любителем злачных мест я справлюсь сам. Что касается Изабель, по-моему, я ясно сказал, когда мы впервые говорили на эту тему, что вы проложите путь и ей, и Лили в светское общество. В отношении Изабель больше ничего и не требуется. Впрочем, передайте вашему другу Долтри, который, похоже, вызывает у Изабель особое неудовольствие, что ему следует быть с ней поосторожней. Она намного опасней, чем кажется.

– По-моему, ваши предупреждения слишком запоздали, милорд, – сказал Грейдон. – Я тоже хочу предупредить вас кое о чем.

– Да? – со снисходительным интересом спросил Кардемор.

– Запомните раз и навсегда. Я вовсе не манерный светский щеголь, и вы только по недомыслию считаете меня таковым. Я сделаю все, что должен, чтобы облегчить леди Лилиан и леди Изабель путь в высшее общество. И приложу все силы к тому, чтобы ваша сестра осталась довольна своей поездкой в Лондон. Но я не стану делать это под давлением, ни вашим, ни ваших приспешников. Вы оставите меня в покое, чтобы я смог сдержать свое слово чести. В противном случае можете сжечь дотла Сан-Кэтирс, и мы будем свободны друг от друга.

– Хорошо сказано, – помолчав, ответил Кардемор. – Сам Веллингтон[1] не смог бы придраться. Что ж, держите слово чести, а я уже дал вам свое слово – слежки за вами больше не будет.

– Следовательно, мы пришли к взаимопониманию, – заметил Грейдон, кивнув. – Желаю вам хорошего дня, милорд.

Дверь кабинета закрылась, и Кардемор остался один. С минуту он молча перебирал свои бумаги, потом, отложив их в сторону, произнес:

– Выходи, Портер.

Потайная дверь распахнулась, и оттуда вышел человек, который занимался наружным наблюдением за Грейдоном.

– Вы удовлетворены, милорд? – спросил он.

Кардемор поднялся из своего кресла.