Безмолвный крик

Монк на секунду смутился, размышляя, не храбрится ли она, не берет ли ответственность на себя, щадя его чувства. Затем снова взглянул на нее и понял, что ошибается. Эстер обладала неким знанием, позволяющим преодолеть и пережить все нюансы данного случая; это знание являлось неотъемлемой частью всех побед и испытаний, через которые они прошли вместе.

Он подошел, очень осторожно нагнулся и поцеловал Эстер в висок, потом прижался щекой к ее голове, шевеля своим дыханием ее локоны. Потом повернулся и, не оглядываясь, ушел. Если б оглянулся, то совершил бы ошибку, которую не сумел бы исправить, а он еще не был к этому готов.

Глава 9

Ивэн узнал, что Монк переключился на Сент-Джайлз, хотя, конечно, они занимались разными делами.

– Чего он хочет? – подозрительно спросил Шоттс, когда они с Ивэном возвращались в участок.

– Узнать, кто насиловал женщин в Севен-Дайлзе, – ответил Ивэн. – В этом деле мы ему не помощники.

Констебль выругался себе под нос, потом извинился.

– Прощенья просим.

– Тебе не нужно извиняться, – от всего сердца откликнулся Ивэн. Его отца могли бы покоробить проклятия Шоттса, но самого сержанта эти случаи так разозлили, что ему казалось вполне естественными повышенные тона и неприличные выражения.

– Если кто и сможет с этим разобраться, так только Монк, – добавил Ивэн.

Шоттс фыркнул, но в глазах его мелькнуло опасливое выражение.

– Если он выйдет на след этих ублюдков, готов спорить, они пожалеют, что родились. Я бы не хотел, чтобы Монк дышал мне в спину, даже если я не сделал ничего дурного!

С любопытством взглянув на констебля, Ивэн спросил:

– Если ты не сделал ничего дурного, разве он будет дышать тебе в спину?

Шоттс какое-то время смотрел на него, будто раздумывал, можно ли говорить откровенно, но потом бросил:

– Нет, конечно.

Он солгал – по крайней мере попробовал, – и Ивэн это видел, но спорить было бесполезно. Шоттс уже не в первый раз говорил ему такое, что позже оказывалось враньем. Несовпадения по времени, мелкие фактические ошибки. Он искоса поглядывал на бесстрастное лицо Шоттса, пока они переходили улицу, перепрыгивали через сточную канаву, лавировали между размокшими под дождем конскими яблоками и уворачивались от телеги угольщика, стремясь достичь противоположного тротуара. Чего он еще до сих пор не знает? Зачем Шоттсу о чем-то лгать ему?

Внезапно Ивэн ощутил неприятное одиночество – под ним словно земля разверзлась и все, что раньше казалось определенным, ухнуло туда, ничего не оставив взамен. Вокруг царила серая нищета, люди здесь жили в голоде, холоде и страхе. Они так ко всему этому привыкли, что запросто ели, спали, смеялись, плодили детей, хоронили покойников, воровали друг у друга, занимались своими промыслами и ремеслами, законными и не очень. Возможно, беззаконие заботило их в последнюю очередь – по крайней мере до тех пор, пока не угрожало определенным устоям. Основным принципом являлось выживание. Если б Ивэн заговорил с ними на языке своего отца о справедливом Господе, любящем их, то столкнулся бы с полным непониманием. Казалось, даже сказочные истории имели большее отношение к такой действительности – в них содержалось нечто, доступное пониманию этих людей.

Они вошли в настолько узкий переулок, что рядом идти не получалось; Шоттс шагал первым, Ивэн за ним. Это был короткий путь назад к главной улице. Они пересекли провонявшее шкурами подворье кожевника, прошли через ворота с наброшенной цепью и вышли на тротуар.

Ускорив шаг, Ивэн догнал Шоттса.

– Почему ты мне врешь? – напрямик спросил он.

Констебль налетел на бордюр, с трудом удержался на ногах и замер.

– Сэр?

Ивэн тоже остановился.

– Почему ты мне врешь? – повторил он негромко, без всякой злости. В его голосе звучали только непонимание и любопытство.

Шоттс сглотнул.

– О чем, сэр?

– О многих вещах. Где ты был в прошлую пятницу, когда сказал, что идешь расспросить Хэтти Берроуз? Я потом узнал, что она с тобой там не встречалась. Про СевенДайлз и уличного торговца, про то, что от него узнал о деле, которым занимается Монк…

– Я… – начал Шоттс. – Я… ошибся… – Он говорил, не глядя на Ивэна.

– У тебя плохая память? – вежливо поинтересовался сержант, словно спрашивал, любит ли Шоттс колбасу.

Констебль попался. Положительный ответ означал, что он не годится для работы в полиции. Помимо прочего, полицейский должен обладать наблюдательностью и цепкой памятью. И он уже демонстрировал эти качества.

– Ну… довольно хорошая… бо́льшую часть времени… сэр, – попробовал выкрутиться Шоттс.

– Чтобы стать хорошим лжецом, нужна отличная память, – резюмировал Ивэн и не спеша двинулся по тротуару. Констебль шагал рядом, пряча глаза.

– Лучше, чем у тебя. Почему, Шоттс? Ты знаешь что-то про убийство и не хочешь говорить мне? Или скрываешь нечто, не относящееся к делу?

Шоттс покраснел до ушей. Должно быть, он почувствовал это, потому что сдался.

– Ничего противозаконного, сэр, клянусь! Я никогда не пошел бы против закона.

– Я слушаю. – Ивэн, не отрываясь, смотрел куда-то вдаль.