Безмолвный крик

Ивэн опустился на колени возле второго трупа, ощупал карманы, надеясь найти хоть что-то, по чему можно было бы, по крайней мере, установить личность несчастного. Пальцы задели щеку молодого человека. Он замер, охваченный ужасом, а потом и проснувшейся надеждой. Щека теплая! А вдруг бедняга еще жив?

А если все же умер, то не так давно, как пожилой мужчина…

Возможно, он пролежал в этом обледеневшем переулке, истекая кровью, несколько часов!

– Что там? – спросил Шоттс, широко раскрыв глаза.

Ивэн подержал ладонь над носом и губами молодого человека, но ни малейшего тепла от дыхания не почувствовал.

Склонившись, констебль поднес лампу ближе.

Ивэн достал карманные часы, протер крышку изнанкой рукава и приложил ее к губам потерпевшего.

– Что там? – резко повторил Шоттс высоким голосом.

– Думаю, он жив! – прошептал Ивэн и поднес часы к лампе. На крышке остался слабый след от дыхания. – Он жив! – торжествующе воскликнул сержант. – Смотри!

Шоттс был реалистом. Ивэн ему нравился, но он знал, что тот – сын священника, и относился к нему снисходительно.

– Наверное, просто он умер после того, первого, – мягко сказал констебль. – У него такая страшная рана…

– Он теплый! И еще дышит! – настаивал Ивэн, наклоняясь ниже. – Ты вызвал доктора? Вызовите медицинскую карету!

Шоттс покачал головой.

– Вы его не спасете, мистер Ивэн. Он уже слишком далеко. Милосерднее дать ему уйти и ничего не знать про это. Полагаю, он все равно не ведает, кто его убил.

Ивэн даже не взглянул на него.

– Я думаю не про то, что он может рассказать. Если несчастный жив, мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы помочь ему. Здесь рассуждать нечего. Найди кого-нибудь, пошли за доктором и каретой «Скорой помощи». Живее!

Шоттс колебался, обводя взглядом пустынный переулок.

– Со мной всё будет в порядке, – резко произнес Ивэн, хотя и не был так уж в этом уверен. Оставаться одному в таком месте ему не хотелось. Он был здесь чужим, в отличие от Шоттса. Чувствуя подступивший страх, Джон обеспокоился, слышен ли он в его голосе.

Неохотно подчинившись, Шоттс оставил сержанту свой фонарь. Его крепкая фигура исчезла за углом, и на секунду Ивэна охватила паника. Если тот, кто совершил эти убийства, вернется, ему нечем защитить себя.

Но зачем им возвращаться? Нелепая мысль… Так не бывает. Ивэн работал в полиции достаточно давно, фактически более пяти лет, с 1855 года, с середины Крымской войны. Он помнил свое первое убийство. Тогда-то и познакомился с Уильямом Монком, лучшим полицейским, какого знал, человеком жестоким и суровым, но самым храбрым, самым проницательным.

Ивэн оказался единственным, кто понимал, насколько уязвим Монк. Он потерял память в транспортном происшествии, но, конечно, не решился никому об этом сказать. Монк понятия не имел о своей профессии, своих способностях, конфликтах, врагах и даже друзьях. Он жил от одной опасности до другой, от разгадки до разгадки, но и тогда их смысл значил мало или вовсе ничего – оставались лишь фрагменты.

Но Монк не побоялся бы остаться один в этом переулке. Даже изголодавшиеся бедняги и преступники, обитатели этого несчастного квартала, подумали бы дважды, прежде чем напасть на него. Было что-то пугающее в его лице с гладкими скулами, крупным орлиным носом и блестящими глазами. Более мягкие черты Ивэна, выдававшие склонность к добродушию и живое воображение, никого напугать не могли.

Из дальнего конца переулка, возле главной улицы, донесся какой-то звук, и сержант вздрогнул, но это оказалась всего лишь крыса, бегущая вдоль сточной канавы. Кто-то что-то затаскивал в дверь, но Ивэн ничего не видел. Грохот колес экипажей, долетавший с расстояния в пятьдесят ярдов, звучал словно из другого мира, широкого, открытого, в котором кипела жизнь и которому добавлял красок крепнущий свет дня.

Ивэн так замерз, что весь дрожал. Тем не менее он счел нужным снять пальто и укрыть еще живого юношу. Вообще-то сделать это следовало сразу. Джон осторожно подоткнул полы под лежащего и ощутил, как холод запускает когти в его собственную плоть, добираясь до костей.

Ожидание казалось бесконечным, но Шоттс наконец вернулся, ведя с собой доктора – тощего мужчину с костлявыми руками и худым страдальческим лицом. Слишком большая шляпа с высокой тульей сидела глубоко, почти касаясь кончиков ушей эскулапа.

– Райли, – коротко представился он и нагнулся, чтобы взглянуть на молодого человека. По движениям пальцев в нем угадывался знаток своего дела, и Ивэн с Шоттсом застыли в ожидании, глядя вниз. Уже совсем рассвело, хотя в переулке между высокими грязными стенами еще держались сумерки.

– Вы правы, – произнес Райли минуту спустя. Голос его звучал напряженно, взгляд потемнел. – Жив… но только лишь едва. – Поднявшись, доктор повернулся к похожей на катафалк карете санитарной помощи; извозчик развернул лошадей к выезду из переулка. – Помогите погрузить, – велел Райли.

Кто-то еще соскочил из кареты на землю и раскрыл дверцы экипажа.