Безмолвный крик

– Да, это так. Он понял, что надо заканчивать, когда один из наших друзей сильно разбился. Лейтон так переживал за него… Бедняга покалечился, ему пришлось заново учиться ходить – и это после шести месяцев, проведенных в постели. Но ходьба вызывала боли, и он вынужденно отказался от практики по профессии. Раньше он работал хирургом, но после того случая ему недоставало твердости в руках. Всего-то в сорок три…

Эстер молчала, думая о человеке, посвятившем себя профессии и потерявшем всё в один момент из-за падения с лошади. И он даже не занимался чем-то необходимым, просто участвовал в скачках… Как он сожалел, как винил себя в трудностях, которые навлек на семью!

– Лейтон очень ему помог, – продолжала Сильвестра. – Он сумел продать кое-какую его недвижимость и так вложил деньги, что обеспечил семью доходом.

Эстер ответила быстрой улыбкой, показывая, что слышала и оценила слова хозяйки.

Лицо Сильвестры снова помрачнело.

– Так вы думаете, Рис мог отправиться в этот ужасный район выручать друга, попавшего в беду?

– Это кажется возможным.

– Надо будет спросить у Артура Кинэстона. Возможно, он придет навестить Риса, когда сыну станет лучше. Ему это может понравиться.

– Мы можем пригласить его через день или два. Он привязан к Рису?

– О да. Артур – сын одного из ближайших друзей Лейтона, директора школы Раунтриз; это превосходное заведение для мальчиков недалеко отсюда, в Первом квартале. – На минуту лицо ее смягчилось, а голос наполнился воодушевлением. – Джоэл Кинэстон, блестящий ученый, решил посвятить жизнь воспитанию в мальчиках любви к знаниям, особенно к классическим языкам. Оттуда и знакомство Риса с латынью и греческим, и его любовь к истории и древним культурам. Это один из величайших даров, которые может получить юноша. Или человек любого возраста, полагаю.

– Конечно, – согласилась Эстер.

– Артур – ровесник Риса, – продолжила Сильвестра. – Его старший брат, Мармадьюк – или Дьюк, как они его называют – тоже дружит с сыном. Он несколько… несдержан, быть может? Такое иногда бывает с умными людьми, а Дьюк очень талантлив. Лейтон считал его упрямцем. Сейчас мальчик в Оксфорде, изучает классические языки, как его отец. Конечно, приехал домой на Рождество. Должно быть, они страшно огорчены случившимся.

Доев тост, Эстер выпила остатки чая. По крайней мере, она узнала о Рисе чуть больше. Это не объясняло случившееся с ним, но открывало некоторые возможности.

Однако новые сведения ни в коей мере не подготовили ее к тому, что произошло после полудня, когда Сильвестра пришла к сыну в третий раз за день. После второго завтрака, к которому Рис едва притронулся, он заснул. Больной страдал от физической боли. Пребывание в одной позе вызывало неприятные ощущения, да и ушибы заживали медленно. Определить, какие внутренние травмы причиняли ему боль, было невозможно. Рис испытывал сильное неудобство, но после успокоительного травяного настоя, позволившего несколько облегчить боли, погрузился в глубокий сон.

Когда Сильвестра зашла в комнату, он проснулся.

Подойдя к постели, она села в стоявшее рядом кресло.

– Как ты, дорогой? – мягко спросила мать. – Отдохнул?

Рис пристально смотрел на нее. Эстер стояла в ногах кровати и видела, как потемнели и наполнились болью его глаза.

Протянув руку, Сильвестра осторожно погладила сына по голому предплечью, повыше шин и гипсовой повязки.

– С каждым днем будет все легче, Рис. – Ее голос, дрожавший от эмоций, звучал чуть громче шепота. – Все пройдет, и ты поправишься.

Он мрачно смотрел на нее, потом его губы медленно скривились, обнажив зубы в холодном презрительном оскале.

Сильвестра выглядела так, будто ее ударили. Ладонь на руке сына оцепенела. Она была так ошеломлена, что не могла пошевелиться.

– Рис?..

Лицо его выражало дикую ненависть, словно, будь у него силы, он бросился бы на нее, раня, терзая и упиваясь ее болью.

– Рис… – Сильвестра открыла рот, чтобы продолжить, но не нашла слов, отдернула руку и, словно испугавшись, прижала ее к себе.

Лицо его смягчилось, жесткое выражение исчезло, и он весь как-то обмяк.

Мать снова протянула руку – быть может, в знак того, что не обижается.

Рис взглянул на нее, словно оценивая чувства матери, потом поднял руку и ударил ее, отчего шины под повязкой сместились. Очевидно, он ощутил мучительную боль в сломанной руке, потому что лицо его стало пепельно-серым, но взгляда не отвел.

Глаза Сильвестры наполнились слезами; она встала, теперь уже испытывая настоящую физическую боль, хотя и несравнимую с внутренними страданиями, вызванными чувством смятения, обиды и беспомощности. Медленно подойдя к двери, вышла из комнаты.

Губы Риса сложились в удовлетворенную злобную ухмылку; качнув головой, он перевел взгляд на Эстер.

У мисс Лэттерли все похолодело внутри, словно она проглотила кусок льда.

– Это ужасно, – отчетливо выговорила она. – Ты унизил себя.

Рис смотрел на нее, и на лице его проступало смятение и удивление. Этого он от нее не ожидал.