Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен

Усевшись на трон под балдахином, я застыл в величественной позе. Необходимо выглядеть безупречно, ведь чужой глаз подмечает малейшие детали, выискивая недостатки… Люди подобны почуявшим запах крови псам, и для них нет большего удовольствия, чем растравлять твои раны. Необходимо следить за каждым жестом, каждым взглядом и словом. Дабы никто не распознал в тебе ни малейшего изъяна.

В зал вступил Шапюи. Сколько раз уж открывались перед ним эти массивные высокие двери? Много, всех визитов и не упомнишь! Одно время он зачастил сюда, когда я расстался с Екатериной Арагонской и был в разладе с дочерью Марией. Но после нашего примирения навещал меня лишь изредка.

— Ваше величество.

Он опустился на одно колено. Я заметил, с каким трудом это ему далось. Старость лишает нас плавности движений. Должно быть, ноги его сильно болели.

— Наш дорогой императорский посол, прошу вас, присаживайтесь.

Я показал на стоящее рядом с троном мягкое кресло. Поднявшись с показной легкостью, он медленно направился к нему. Устроившись поудобнее, посол настороженно взглянул на меня.

— Ваше величество посылали за мной?

— Верно, Шапюи, — глубоко вздохнул я. — Мы с вами не нуждаемся ни в каких преамбулах, ибо знаем друг друга очень давно. Поэтому давайте побеседуем начистоту, без дамских околичностей. Дело в том, что один из ваших испанских протеже злоупотребил полученной привилегией. Каковая, господин посол, состояла в дозволении ему присутствовать при исполнении вынесенного королеве приговора… тринадцатого февраля сего года. Он сочинил некое описание данной истории, но, что гораздо более отвратительно, имел наглость трактовать ее по собственному разумению. И поскольку он проник в Тауэр благодаря вашему влиянию, то предал он именно вас, злоупотребив вашим доверием. Ибо отныне, разумеется, вы будете лишены полномочий выдавать подобные разрешения.

Его обезьянье личико сморщилось, и он одарил меня сверкающим взглядом.

— Ах, какая жалость. Неужели в ваших планах еще много таких экзекуций? Печально, что некоторые не смогут насладиться подобным зрелищем.

До чего же он язвителен. Вечно пытается вывести меня из себя!

— Вы уклоняетесь от темы, — спокойно произнес я.

Прошли те дни, когда я взрывался, выдавая свои сокровенные помыслы и обуревавшие меня страсти. Старость. Старость. Надежная броня опыта защищает пожилого человека. Что ж, хоть какое-то преимущество.

— Вопрос в том, как вы могли позволить вашему протеже совершить столь гнусное деяние и осквернить гостеприимную землю Англии! Ведь он накропал настоящий пасквиль.

Сей опус находился у меня под рукой среди государственных бумаг.

— А что, разве законы Англии запрещают печатать пасквили? — вежливо осведомился он. — Или есть какие-то ограничения, закрепленные в законодательстве?

— Печатные станки появились совсем недавно, поэтому у нас не было времени принять соответствующие акты! Но в просвещенном обществе существуют определенные правила поведения, этические законы, и они применимы ко всем сферам жизни, включая и книгоиздание!

Но что, если я не прав? Может, мои понятия о чести устарели и отношение к этому в мире изменилось?

— Простите, но, порвав отношения с Римом, вы сами нарушили традиции и подали пример другим. — Он развел руками. — Как говорится, нынче от былого почтения не осталось и следа. Вы же понимаете, что от оных перемен могут пострадать не только святые отцы, но и короли. — Шапюи пожал плечами. — В сущности, ваше недовольство вызвано лишь тем, что простой обыватель позволил себе написать клеветническую историю? Не успеешь оглянуться, как подобные сочинения станут обычнейшим делом в наш новый век, ведь вы сами, ваше величество, всячески поддерживаете обновления.

— Но в этой книжонке полно несуразицы!

— Да?

— Вот он пишет тут, — я раздраженно перелистал страницы в поисках нужного места, — что Екатерину допрашивал Кромвель. А Кромвеля-то уже нет в живых! Неужели ваш пасквилянт полагает, что покойный воскрес ради такого случая? Кошмар. И это доказывает мою правоту.

— Да уж, тут он хватил. — Шапюи рассмеялся высокомерным довольным смехом, — А сколько еще таких Кромвелей явится нам в эту чудотворную — он едва не сплюнул, произнеся это слово, — новую эпоху, зарождению коей, кстати, способствовали вы сами. Скоро не останется ни малейшего пиетета к власти — Папу готовы сбросить с престола! — а вот криков об уважении к простому человеку будет предостаточно. Лучше всего, ваше величество, свыкнуться с такой мыслью. А в данном случае все зависит от того, какой пирог захочет испечь некий обыватель и съедобным ли он будет, то бишь способен ли выскочка написать грамматически верную прозу и издать ее. Наш бумагомарака присутствовал на казни, и положение очевидца наделяет его известными полномочиями. Его прозаическое сочинение, возможно, лживо, но оно написано прекрасным английским языком. Он сумел оплатить издание из своего кармана. Безусловно, есть еще четвертая составляющая успеха, о которую могут споткнуться первые три: необходим читатель, жаждущий заплатить свои денежки за то, чтобы прочесть его грязную писанину.