Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен

Парламент должным образом принял закон с новыми «Шестью статьями». Он утверждал в подданных веру в пресуществление Святых Даров во время мессы, уточняя, что можно причаститься одним лишь вкушением хлеба, разрешал проводить личные богослужения, говорил о необходимости исповеди, о безбрачии духовенства и сохранении монашеских обетов. Сожжение грозило тому, кто отвергал первую статью, и смертная казнь — за двойное нарушение любой из пяти других. Сознавая, что исполнение нового акта может встретить крайнее сопротивление, я обязал полномочные власти внедрять его со всей строгостью. Благодаря чему в народе этот закон получил саркастическое прозвище «Кнут о шести ремнях».

Несмотря на отсутствие интереса с моей стороны, Кромвель с неизменным упорством подыскивал мне на Континенте невесту. Я не мешал ему, зная, что эти поиски развлекают его, мне хотелось порадовать Крама. В прошлом году нашлось несколько сомнительных кандидаток в Дании (я уже упоминал об острой на язык герцогине Кристине); во Франции (там тосковали три дочери герцога де Гиза — Мария, Луиза и Рене; две кузины Франциска — Мария де Вандом и Анна Лотарингская; а кроме того, его родная сестра) и в Португалии (инфанта).

Все они казались одинаково неинтересными — по крайней мере, для меня, — хотя всерьез озабоченный Кромвель наверняка считал их подходящими невестами. Старательность Кромвеля обеспечила Гансу Гольбейну постоянные заказы. Он путешествовал по дворам европейских монархов, делал портреты, но… Я имел скорее отвращение к новому браку, чем желание вступить в него. Увы, приходится признать, что я утратил привлекательность в глазах женщин.

Сам факт того, что меня посещали и тревожили подобные мысли, свидетельствовал о начале перемен, о некотором внутреннем оживлении…

Между тем я маниакально заботился о здоровье маленького Эдуарда. Дабы он не подхватил какую-нибудь заразу при дворе, я отправил его в Хаверинг — чистый пригородный манор. О принце заботился строго ограниченный штат верных слуг, а его игрушки, одежду вкупе с комнатными драпировками и столовой посудой ежедневно чистили, мыли и проветривали. Я вел уединенную жизнь и редко видел сына, но меня вполне успокаивало сознание того, что он благополучно подрастает в безопасном месте. Мне рассказывали, что ему достались лучистые глаза его матери. Да, глаза моей Джейн сияли, как индийские сапфиры. Моя Джейн…

* * *

Облицованные гранитом крепости вырастали на побережье, словно грибы после дождя, причем весьма своевременно. Враждебные выпады Франциска и Карла день ото дня усиливались, да и Папа не оставлял их в покое, подгоняя, словно охотник своих гончих.

Ранней весной 1539 года я выехал в Сандгейт, что в окрестностях Дувра, чтобы проверить состояние новых фортификаций. Несмотря на сырость, морской воздух оказал на меня живительное воздействие, и я впервые за последние полтора года почувствовал радостное возбуждение, увидев вокруг мощной трехсторонней крепости наполовину отстроенные полукруглые бастионы из кентского песчаника. Зубцы на их стенах придавали им сходство с гигантскими колесами. Новая конструкция была лишена выступающих углов, ведь известно, что они наиболее уязвимы для пушечных снарядов.

Такая твердыня произведет достойное впечатление на Франциска и Карла. Им никогда не удастся прорваться в мои владения, пока я буду жив. Мы возведем множество оборонительных сооружений, даже если это разорит меня и всю Англию. Все деньги до последнего фартинга будут потрачены на защиту королевства от врагов.

* * *

Кромвель бродил по парапетам. Походка у него была медвежья. В отличие от фигуры — в последнее время он еще больше отощал (а вот Уолси, напротив, с годами превратился в шар). На фоне пасмурного неба Крам казался черным столпом. Заметив, что я смотрю на него, он взмахнул рукой.

Правда, меня волновал не Кромвель, а французы. У самой дальней, едва не ныряющей в море части крепостной стены, где вскоре выстроятся грозные пушки, я глянул на холодный, плещущий внизу Канал. Его прирученные волны почтительно целовали английский берег. За водной преградой лежала Франция, ее можно было различить в ясные погожие дни.

Приглушенный плеск волн успокоил мои страхи. Он словно завораживал меня, убеждая: «Все будет хорошо, хорошо, хорошо». Коварные воды. Воды, испорченные коварством французов.

Развернувшись, я посмотрел в другую сторону. Округлые фортификации приглушенно-серого оттенка почти сливались с зеленовато-серыми травами холмистого берега. У войны было немало общего со слоном: оба они серые, изрытые морщинами и громоздкие. И дорогостоящие в плане прокорма и содержания.

Кромвель исчез из вида. Он спустился с бастионов и наверняка занялся обследованием внутренних арсенальных помещений. Там же разместятся защитники крепости. Крам обязательно обнаружит недоделки, если они есть, и добьется требуемой надежности.

Я вновь обратил взор на расстилавшееся передо мной холодное серо-зеленое море. Я ни о чем не думал — слишком устал от мыслей. Они давно уже были безрадостными… За спиной раздался голос:

— Ваше величество.