Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен

Но воскресение было неполным. Нечто важное безвозвратно кануло в Лету. Я обрел печальный опыт, и он мешал мне, словно камешек в башмаке; можно бегать, прыгать и скакать, однако приземление причиняет острую боль, и поэтому уже никогда не удастся мне пережить прежнюю радость — буйную, неудержимую, беспечную.

Я желал Анну со всем жаром, но душа и ум оставались холодными. На сей раз они выстроили защитный барьер.

Она приблизилась и поцеловала меня.

Сколько месяцев, сколько лет я мечтал о таком поцелуе! Порой мне казалось, что из-за ее упорных отказов я могу умереть. И вот сейчас — незвано и непрошено — ее тело прижалось к моему, суля те блаженства, которых я когда-то так жаждал, и плоть моя, Иудино наследие, мгновенно откликнулась, но душа молчала. Я перерос желания, которые Анна могла удовлетворить.

Увы, предательское убеждение в том, что я ничуть не изменился и все осталось как прежде, на часок возобладало над здравым смыслом.

— Мой возлюбленный, мой дражайший милорд…

Ее слова ласкали мой слух. Нас ожидало ложе, застеленное тончайшим бельем, меховыми покрывалами и подушками из лебяжьего пуха. Все это Анна устроила с помощью слуг, так же как делал когда-то и я в страстном предвкушении минуты, когда она появится в моих покоях.

Слова, руки, голос — всеми средствами она добивалась моего внимания. Ее притязания становились все более страстными. Теперь, когда дух мой укрепился и я обрел внутреннюю свободу, ничто не мешало мне оценить, как изысканна Анна в мелочах. С утонченным изяществом она снимала одежды и так ловко отбрасывала их в сторону, что они складывались в живописном беспорядке. Ее драматические способности превратили скромную келью в чертог чувственности; сладострастие подпитывало фантазию Анны, и она позаботилась о том, чтобы свет, играя на переливчатых опаловых занавесах, наполнял их живительным волнением и пульсацией. Я заметил ее старания и в иное время отдал бы им должное, но сейчас они вызывали одно неприятие. Это подтверждало, что время иссушило мои чувства.

Неужели все кончилось? Вот он, вечный вопрос! Я вступаю в воду, и поверхность пруда кажется обманчиво спокойной и чистой. Можно выбраться обратно на берег, так и не рискнув окунуться в манящую прохладу. Что произойдет, если я возлягу с Анной на любовное ложе? Посмею ли я выяснить это? Можно ли заранее предсказать свои ощущения?

Не сопротивляясь, я позволил ей увлечь меня. Да, я решился испытать себя, ибо если вновь пробудятся старые чувства, то я вернусь в прошлое. Оно так или иначе принадлежало мне. Мне нужно познать самого себя.

Я мог бы заявить, что только изысканная отрава опийных испарений заставила меня броситься в этот омут; что лишь благодаря дурману я скинул одежду и предался наслаждению. Но это не было бы правдой. Так поступил я по своей воле — Генрих любил давно знакомую ему Анну в надежде обрести себя прежнего, забыть вчерашний день с его подозрениями, разоблачениями, домыслами… Страсть освежает и восстанавливает силы, и я, обнимая Анну, становился моложе, сильнее, радостнее.

Наши тела слились воедино под темным пологом. Но то было всего лишь совокупление, не отягченное чувственной магией. Я отмечал самые незначительные подробности, малейшее трение наших соприкасающихся тел. А телесная сущность имеет мало власти. Руки, лицо, лоно Анны не вызывали у меня возвышенных ассоциаций. Она утратила потрясающую бездонную глубину, мучительное загадочное великолепие, коими я сам наделил ее, — суть порождения моих собственных желаний и страстей.

Я отстранился. Завершение оказалось плачевнее, чем мне хотелось. Познав новые ощущения, я уничтожил былое счастье. Оглядываясь назад, я понимаю, что все прошло как обычно, только раньше я не видел в нашей близости прозаичной обыденности. Печать с ларца неоскверненных воспоминаний была сорвана; но вместо того чтобы дать прошлому воскреснуть, я убил его.

Сейчас я перечел последние записи. Слова, только и всего: «оглядываясь назад»… «воскрешения»… «порождения»… Единственная написанная мной правда заключается в том, что «печать с ларца воспоминаний была сорвана». Да, к сожалению. Однако я совершил смелый поступок. Ведь если бы ценность прошлого перевесила доводы рассудка, я мог бы пожелать, чтобы наш союз продолжался.

Анна лежала рядом со мной, стройное, чувственное создание. Отблески света канделябров и факелов ласкали ее кожу, придавая ей сходство с кремовым пергаменом. Изогнувшись, она зажгла напольную свечу. Глядя на изгибы ее тела, я вспомнил, что когда-то восхищался его неповторимым изяществом. Но теперь мне подумалось, что другие не менее красиво зажигают свечи и я видел это не раз.

Новое знание и понимание, однако, не порадовало меня.

* * *

Никто не любил так, как я. Уверен в этом. Никто никогда никого не любил так, как я любил Анну.

Вся печаль в том, что любовь осталась в прошлом.

IV

— Я жду ребенка.

Торжествующая Анна стояла передо мной. На сей раз она не лгала, уж больно самоуверенный вид у нее был.