Нам казалось, что мы смогли решить еврейский вопрос в Советском Союзе. Было ощущение, что в очень короткий срок почти все евреи СССР выедут в Израиль. И, если бы израильские структуры организовались бы более эффективно, нам бы удалось использовать создавшуюся ситуацию, и тогда бы наши прогнозы стали реальностью. Но, как обычно, израильская бюрократия была уверена, что то, что было, то и будет. Они резко сократили помощь новоприбывшим, уменьшили корзину абсорбции, и на фоне недостаточной готовности и организации постепенно выезд в Израиль начал сокращаться. Чиновники Министерства финансов, да и других ведомств тоже, были заинтересованы сократить количество приезжающих в Израиль, чтобы сэкономить расходы. Они утверждали, что ничего страшного не случится, если все евреи приедут в Израиль в течение десяти лет, а не пяти. Не помогли ни мои крики, ни объяснения, что то, что возможно сегодня, не обязательно будет возможно завтра. Действительность, как выяснилось, оказалась намного более сложной.
В 1991–1995 годах многим евреям удалось успешно влиться в экономические и властные структуры. На всем постсоветском пространстве государственный антисемитизм полностью исчез. Почти все евреи, да и многие неевреи были полны симпатии и восхищения Израилем. Все евреи были бы рады посетить Израиль, чтобы получше узнать страну, если бы у них была такая возможность, но далеко не все были тут же готовы переехать в Израиль. Чувства и привычки, связывающие их со странами, в которых они жили, Россией, Украиной и другими, были еще сильны. Многих привлекали открывшиеся перед ними возможности и надежды в результате перемен, происходивших в их странах. Немало людей считали, что поскольку выехать в Израиль легко и просто, то они всегда успеют это сделать, если захотят. А пока можно попытать счастья и дома, никуда не двигаясь. Я признаю, что под давлением обстоятельств мы недостаточно точно оценили возможные размеры этого явления до его начала. Было трудно оценить размеры положительных изменений на постсоветском пространстве. Значительно больше внимания мы уделяли существовавшим угрозам и опасностям, пытаясь сделать все возможное, чтобы быть к ним готовыми.
Мы поддерживали еврейскую самоорганизацию, иногда инициируя ее. Деятельность этих еврейских организаций не всегда соответствовала на сто процентов нашим целям. Но мы предпочитали, чтобы любая еврейская деятельность проходила во взаимодействии с государственными структурами еврейского государства. Организации евреев бывшего Советского Союза были бедными и зависимыми, в отличие от их соплеменников на Западе, из-за отсутствия ресурсов. Общий подход евреев во всем мире, да и в Израиле, к евреям на постсоветском пространстве был следующим: они люди бедные, несчастные, нуждаются в помощи и неспособны к самостоятельной деятельности. Большинство еврейских организаций считали, что «они, евреи Советского Союза, не в состоянии сами определить свою судьбу. Мы приедем и покажем им, что делать, как делать и с кем делать». Я, в свою очередь, был сторонником совместной и слаженной работы с евреями. Вероятно, потому, что сам был когда-то одним из них и мог лучше других понять этих людей. У меня не было проблемы поставить себя на их место и посмотреть на окружающее их глазами.
Действительность спутала наши карты. Вдруг оказалось, что в новой России (да и в других государствах, созданных на развалинах Советского Союза) евреи способны сами объединиться, организоваться и решить, как они воспринимают свое еврейство и что они хотят от евреев других стран. Так возник Российский Еврейский Конгресс. Как-то я ехал в одной машине с генеральным директором Министерства главы правительства Цви Альдероти. Вдруг ему позвонил Главный раввин Москвы и попросил организовать встречу с премьер-министром Израиля для одного из московских евреев – Владимира Гусинского. По его словам, Гусинский собирался приехать в Израиль и просит встречи с главой правительства Шимоном Пересом, чтобы рассказать тому об идее создания новой еврейской организации. Альдероти взглянул на меня, улыбнулся и сказал раввину, что Гусинский должен обратиться к Якову Кедми и после встречи с ним будет принято решение о встрече.
Я прекрасно знал, кто такой Гусинский, и был в курсе проблем, которые были у него с Коржаковым, начальником Службы охраны президента Ельцина. В тот момент положение Гусинского уже было намного лучше. Незадолго до этого, из-за конфликта с Коржаковым, он вынужден был на время покинуть Россию. Он обратился к еврейским организациям на Западе и попросил у них помощь и защиту. Часть из них обратилась ко мне: верно ли, что Гусинского преследуют из-за его еврейского происхождения. Я ответил, что, действительно, Гусинский еврей, но его конфликт с властями никак не связан ни с его еврейством, ни с антисемитизмом. Я добавил, что они вправе решить, помогать ли ему и как, но это не еврейская проблема.