Однако на этом катастрофы в Советском Союзе не окончились, не кончилась и помощь в их ликвидации со стороны Израиля. В районе Урала взорвался газопровод, было много раненых с ожогами. Глава делегации Арье Левин (в ту пору дипломатические отношения еще не были установлены) сказал мне, что из Израиля прибывает группа военных врачей для помощи пострадавшим и он просит меня встретить их и заняться ими, затем отправить на место назначения, вероятно, на Урал. Он сообщил мне номер рейса кипрской авиакомпании и предположительное время посадки. У него не было списка членов группы. В аэропорту я договорился с майором пограничных войск, и он обещал ускорить паспортный контроль, но спросил, как мы найдем людей, не зная их имен. Я попросил дать мне в сопровождение двух солдат. Я укажу им на наших людей, и они отведут их в сторону. Майор удивился и спросил, как я их узнаю. Я сказал, чтобы он не беспокоился об этом. Когда появились пассажиры, я указал, кого надо отвести в сторону, и вскоре вся группа была в сборе. Майор был в изумлении. Я представился прибывшим и попросил их паспорта. После этого мы перешли в ВИП-зал, чтобы дождаться там завершения всех проверок. Кстати, самолет, на котором они прилетели, прибыл из Триполи, из Ливии, и, взяв пассажиров на Кипре, направился в Москву. Большинство пассажиров были ливийцами.
Вдруг глава израильской делегации спросил меня: «Ты Яша?» Я кивнул. Он улыбнулся и сказал: «Не узнаешь меня? Я Шуки. Я был вашим батальонным врачом во время войны». И тогда я вспомнил его. Врач нашего батальона погиб в первом бою, и после окончания боев нам прислали нового врача – Шуки Шемера. С тех пор прошло более пятнадцати лет. Мы обнялись. Члены делегации были очень взволнованы самим фактом приезда в Москву. Через несколько минут я спросил их, привезли ли они военную форму. Они ответили, что да. И тогда я сказал им, что у них есть пять минут, чтобы переодеться в военную форму. Они удивились. А разве можно? Что скажут советские власти? Я сказал им, что они представляют Армию обороны Израиля и тот, кто представляет армию, носит военную форму. А реакция советских властей – это моя проблема. Через пять минут в зале сидела группа офицеров Армии Израиля в военной форме. Среди них была женщина, главная медсестра армии, подполковник, которая начинала службу в воздушно-десантных войсках и была в форме ВДВ. Так мы выехали из аэропорта и направились в гостиницу. Когда Арье Левин увидел их в военной форме, он чуть не упал в обморок. Я его успокоил и сказал, что они будут носить форму только в свободное время, а в больницах будут работать в гражданской одежде. В последний момент советские власти испугались, что израильские военные приедут на Урал, и сказали, что делегация останется в Москве и будет помогать в больницах, которые занимаются ранеными.
Я сопровождал группу в течение нескольких дней. Мы посещали больницы и помогали местным врачам. Снабдили их медикаментами, принимали участие в процедурах и операциях. Тогда наши врачи были одними из лучших в мире специалистов по лечению ожогов. У них были передовые методики, неизвестные в России. Но и на израильских врачей произвел впечатление уровень советских врачей. Особенно учитывая нищету, убогость и ужасающее качество оборудования и лекарств. Однажды произошел эпизод, грустный, раздражающий, унизительный, особенно для меня. Ведь мы представляли в какой-то мере западный мир. В одной из больниц советские врачи показали нам мази, которые они получили из США в качестве помощи после трагедии. Наши врачи были в замешательстве. Они сказали мне, что эти препараты времен Вьетнамской войны и несколько лет назад их запретили к использованию в США. Я сказал, что они должны сообщить об этом своим начальникам, поскольку врачебная этика важнее, чем уважение к какому-то американскому прохвосту. Местный врач, который руководил отделением, вздохнул и сказал: «У нас нет таких мазей. Лучше уж воспользоваться американской помощью, чем остаться ни с чем. Возможно, так нам все-таки удастся помочь раненым».