Безнадежные войны

Тем временем события получили новое развитие. Примерно за полгода до того, как во мне пробудилась тяга к сионизму, в НИИ, где я работал, на меня стали давить, чтобы я вступал в комсомол. Мне уже исполнилось девятнадцать лет, а я все еще не был комсомольцем, и это было необычным явлением: юноша старше четырнадцати лет не состоит в Коммунистическом союзе молодежи. Комсорг НИИ, молодая девушка, сказала, что из-за меня у нее неприятности. Оказалось, ее организация – единственная, где есть некомсомолец. Это могло испортить ее комсомольскую карьеру, и комсорг попросила, чтобы я вступил в комсомол лично для нее. Я подумал: почему бы не сделать доброе дело приятной девушке, и согласился. Через несколько месяцев, когда я начал бороться за выезд из СССР в Израиль, то понял, что существует противоречие между моими взглядами и членством в молодежной коммунистической организации. Я собираюсь выехать в Израиль и в то же время я являюсь членом организации, руководство которой поддерживает антисемитскую и антиизраильскую политику СССР. Я сказал себе, что, если я отказываюсь от гражданства, я не могу оставаться в комсомоле даже формально. Тогда я уже работал в другом НИИ. Я обратился в местную комсомольскую организацию с заявлением о выходе из комсомола со следующей формулировкой: «В связи с желанием выехать в Израиль и отказом от советского гражданства желаю выйти из состава Коммунистического союза молодежи и не считаться членом ВЛКСМ». Шок был тотальным. Нужно понимать, что в 1968 году в СССР антиизраильская пропаганда достигла рекордного уровня, и это сопровождалось традиционным антисемитизмом. По форме и содержанию она уже дошла до уровня газеты «Дер Штюрмер», издававшейся в нацистской Германии. И вдруг комсомолец собирается уехать в Израиль да еще бросает всем в лицо членский билет! Поэтому Московский горком комсомола вместе с райкомом дали распоряжение о созыве общего комсомольского собрания, чтобы образцово-показательно заклеймить антисоветчика и чтобы другим неповадно было.

Был назначен день общего собрания, повсюду развесили объявления. Мое имя и государство Израиль в повестке дня не упоминались. Однако слухи о целях собрания разнеслись молниеносно, и зал был набит битком. По моим оценкам, там собралось несколько сотен человек. Было довольно много евреев, но в основном присутствовали неевреи. Сначала выступали комсомольские бонзы. Они говорили, что я покрыл их позором, и зачитывали цитаты из газет и партийных документов об Израиле, сионизме и т. п. Затем слово дали мне, чтобы я объяснил свою позицию. В течение часа я довольно аргументированно разъяснял свою точку зрения и свои сионистские взгляды. Впервые в жизни люди слышали полную и обоснованную лекцию о евреях и сионизме, и в зале царила абсолютная тишина. После этого из зала стали задавать вопросы, и я отвечал на них. Я стоял один на сцене перед переполненным залом и отвечал на вопросы. С точки зрения организаторов, результат собрания оказался катастрофическим. В течение трех часов сотни людей, в том числе и евреи, слушали разъяснения по неизвестным им вопросам: об идеологии сионизма, о борьбе еврейского народа за независимость и возрождении своего народа, о Шестидневной войне, о советском вмешательстве на Ближнем Востоке, об антисемитской политике, о культурном и национальном притеснении евреев в Советском Союзе. Я умел выступать на хорошем русском языке. Увлечение математикой отточило у меня способности к логическому и последовательному построению фразы и изложению мысли. Факты, изложенные не канцелярским, казенным языком, сделали свое дело. Попытки возражать мне казались жалкими и лишь укрепляли эффект моих слов. Из зала предложили заклеймить мое антисоветское поведение и обратиться к советским властям с просьбой вышвырнуть меня из Советского Союза в Израиль.