Безобразная Эльза

В ответ она кивает и так смачно облизывает губы, что пик Ланевского растёт на глазах, хотя – куда уж больше! У неё в руках появляется шарфик, ещё недавно покрывавший её голову. Гелла сворачивает его в несколько раз и подносит к моим глазам.

– Так острее восприятие, Женя, – шепчет она, и я – о, е*лан! убейте меня быстрым способом! – позволяю завязать мне глаза.

Она права – это очень остро!

Я не понимаю, как сдержался и не кончил, когда её соски тёрлись по моему лицу, по губам… Я пытался поймать и не мог. Когда, сняв последнюю преграду, крошечные трусики, она тёрлась промежностью о мой живот и стонала… Это пиZдец как остро! Когда водила своими тонкими пальчиками по моему члену… и когда её язык лишь на мгновение коснулся головки… Как же меня не разорвало?! Я рычал уже в голос.

– Как же я люблю тебя, мой Женька!.. – шепчет так отчаянно… Просто нельзя не поверить, и я верю. – Всё будет! Не могу больше, Женечка… – И я не могу… Тороплю, как безумный… прошу… – Сейчас всё будет. Мне нужно две минуты, чтобы подготовиться… Всего две минуты. Боже, как я жила без тебя это время?! Же-ня-а! Я сейчас…

Да скорей же уже! Раз, два, три…

Джемпер на шее, джинсы на коленях… С голой жопой и без рук чувствую себя идиотом!

Двадцать три, двадцать четыре…

К чему она готовится? Хоть бы повязку сняла!

Пятьдесят шесть, пятьдесят семь…

Бл@дь! Какая-то лажа… Хотя… «Как же я люблю тебя, мой Женя!..» Она ведь не врала…

Девяносто пять, сто, на х*й!

– Гелла! – а в ответ только блюз из динамиков.

Это какой-то очень мутный блюз… Сколько там уже? Двести? Триста? Сука-а-а! И связала-то как крепко! Чего я раньше, мудила, ждал? Давно бы освободился.

Просовываю связанные руки под жопу. Тут бы сейчас в позу встать… А вдруг меня снимают?

Спокойно, Жек, без паники… Потом… Найду и… Всё потом.

Яростно трусь рожей о спинку дивана, пытаясь сдвинуть е*учий шарфик…

– Е*ать-колотить! Гы-ы… – рычание Геныча заглушает мой позорный блюз.

39 Элла

Какая же я дура! Всё с самого начала пошло не так. Виктору сразу не понравилась идея с приват-танцем. Тогда не стоило мне и озвучивать предложение Пиджака, ведь именно оно подтолкнуло меня к этой дурацкой затее. А знал бы Витя, что я замыслила на самом деле, – гнал бы меня поганой метлой подальше от своей высоконравственной «Трясогузки». Он и за мои игрища на столе сильно лютовал вчера – «У меня приличное заведение! И всё должно быть под контролем, а я даже не знаю, чего ждать от своей скромницы! Грудь она, значит, стесняется показать, а запрыгнуть на стол к молодым голодным мужикам – это просто верх целомудрия!»   

Понятны и оправданы его опасения – далеко не каждому посетителю понравится подобная выходка танцовщицы. Но мой танец был рассчитан на определённую компанию, и я не ошиблась. Просчиталась только с Пиджаком – видела, что он недоволен. Однако всё равно ведь проникся, даже приват пожелал. Плевать на него, но свою функцию он выполнил – заставил ревновать Женю и… Ох, подал мне дурную идею…

«И никаких приват-выкрутасов! Ясно тебе?» – гаркнул вчера в трубку Витюша.

Конечно, мне было ясно. Четыре приват-комнаты в его добродетельном заведении оборудованы исключительно для вечерней молитвы заблудших девчонок, обнаживших в пылу азарта свои округлости, и чересчур благонравных гостей, коих случайно угораздило как следует разглядеть это безобразие.

«Конечно, ясно, Вить. Забронируй для меня красную комнату», – попросила я очень ласково.

Глупая и неблагодарная. Я ведь всегда чувствовала его немного покровительственное отношение. И дело не только в том, что у нас с Витюшей общий танцевальный наставник, да и никаких неприличных намёков со стороны Виктора никогда не случалось. Ему просто импонировала моя скромность, и он всегда подчёркивал, что из всех его танцовщиц я – единственная творю настоящее искусство и умудряюсь оставаться чистой, несмотря на откровенность танцевального стиля. Мне бы оценить его заботу. Но я так решительно собралась скинуть образ овцы, что все добрые советы восприняла как угрозу моему волшебному преображению.

Мне хотя бы следовало прислушаться к Инессе, ведь даже она, дерзкая и склонная к авантюрам, сомневалась в разумности моих намерений и предупреждала об опасности. Но, нашпигованная обидой, я была полна решимости реализовать свой безумный план. Жалкая, пустоголовая и закомплексованная овца! Какие обиды? За что? С самого начала я без приглашения впёрлась в Женькину жизнь и его постель, и если бы не драматичные обстоятельства того вечера, я была бы счастлива, вспоминая нашу первую близость. И не я ли сама спровоцировала вторую? Но именно о ней, неромантичной и болезненной, я вспоминаю чаще всего.