Безобразный Ренессанс. Секс, жестокость, разврат в век красоты

Он стал рабом алчности – не только грабил, но и воровал. Настолько неукротимой была его похоть, что он насиловал и своих дочерей, и своих зятьев. В детстве он часто играл в невесту, а став взрослым, так часто брал на себя роль женщины и использовал других мужчин, как шлюх. Брак не был для него священен. Он насиловал христианских монахинь и иудеек. Мальчиков и девочек, которые ему сопротивлялись; он либо убивал, либо подвергал ужасным пыткам. Если он становился крестным, то принуждал мать ребенка к супружеской измене, а потом убивал ее мужа. В своей жестокости он превзошел даже варваров. Его окровавленные руки несли ужасные мучения и виновным, и невинным… Он терзал бедных и грабил богатых. Ни вдовы, ни сироты не избегли печальной участи. Под его тиранией никто не мог чувствовать себя в безопасности. Человек, которому Господь послал богатство, красивую жену или очаровательных детей, мог в любой момент оказаться в тюрьме или на плахе по ложному обвинению. Он ненавидел священников и презирал религию… До того как взять Изотту себе в любовницы, у него было две жены, и обеих он убил с помощью насилия или яда… Однажды неподалеку от Вероны он встретил благородную даму, ехавшую на юбилей в Рим из Германии. Он изнасиловал ее (она была очень красива) и бросил на дороге, раненую и истекающую кровью… Правда редко исходила из его уст. Он был настоящим мастером притворства и лицемерия, клятвопреступником и лгуном.⁵⁵

Пий II объявил настоящий крестовый поход против Сиджисмондо и публично сжег его чучело в Риме, но это лишь позабавило безумного кондотьера.

В определенном отношении Сиджисмондо действительно был безумен. Он не признавал никаких ограничений и довел и без того немыслимые привычки кондотьеров до крайности. Для своих действий ему не нужны были ни причины, ни поводы. Его не беспокоило то, что его поведение было жестоким, упрямым и опасным. Ему казалось, что в мире нет силы, способной справиться с ним.

Однако именно почти безумное стремление Сиджисмондо удовлетворять самые низкие свои желания и делать то, чего не осмеливался до него делать никто из наемников, и превратило его в необычного покровителя искусств. Нет сомнений в том, что Сиджисмондо Малатеста был одним из самых выдающихся военачальников-меценатов своего времени. Но действовал он по-своему. На войне и в политике он был преисполнен твердой решимости превзойти своих соперников. Точно так же он повел себя и в меценатстве. Он изменил привычные стандарты покровительства искусствам с тем, чтобы они удовлетворяли его зачастую экстремальные потребности. Как и другие солдаты удачи, он понимал, что гуманистическое искусство может решить социальные и моральные проблемы наемнического существования и сыграть важную роль в создании «придворной» культуры, вот только все это он понимал не так, как все остальные. Чувство греха его не мучило. Насилие и войну Сиджисмондо считал добродетелями. Он не стыдился того, что сражался за деньги. В себе он видел полубожественного героя. Вместо того чтобы скрывать свои шокирующие преступления за завесой культурной респектабельности, он создал нечто вроде культа личности для непогрешимого себя.