Безобразный Ренессанс. Секс, жестокость, разврат в век красоты

Но если первая причина отсутствия у художников эпохи Ренессанса интереса к географическим открытиям может показаться довольно циничной, то вторая выглядит более тревожно. Итальянцы поколения Филиппо Липпи были буквально одержимы деньгами. И они совершенно не стремились открывать для себя что-то новое, если их к тому не вынуждали.

Представление о том, что открытия, объективные знания и толерантный релятивизм неразрывно связаны между собой – это чисто современный вымысел. Как уже было показано в предыдущих главах, где мы говорили о взаимодействии итальянцев эпохи Ренессанса с другими народами, приобретение знаний редко выходило за рамки дела сугубо субъективного. Этот процесс почти никогда не вел к критическому самоанализу и терпимости, которые стали естественными для тех, кто жил в эпоху Просвещения. Напротив, приобретение знаний и развитие понимания приводили лишь к закреплению предубеждений и усилению ненависти. Открытие Атлантического мира еще больше усилило и без того хорошо сформировавшуюся зловещую тенденцию.

Потенциально бесценный клад информации о новых землях Атлантического мира, полученной мореплавателями и путешественниками, не стал для итальянцев эпохи Ренессанса источником свежих и незамутненных знаний. Напротив, эти знания стали «крохотной верхушкой колоссальной горы сплетен, слухов, предубеждений и бесконечно повторяемых вымыслов».²¹ Фрагменты реальной и полезной информации привычно искажались и принимали фантастические формы в произведениях авторов, которые были более склонны доверять собственному воображению, чем рассказам настоящих путешественников. Да и сами путешественники зачастую воспринимали новые земли через призму мифов, вымыслов и откровенных предубеждений. Путешественники и толкователи их рассказов использовали огромное множество «побочных» источников – от безнадежно устаревшей античной географии до средневековых легенд и народных сказок. Но главным фактором, влияющим на восприятие знаний о новых западных территориях и населяющих их народах, оставались религиозные чувства глубоко католической Европы. Именно религиозные предубеждения настраивали европейцев против коренных жителей Канарских островов и Америки. Их не считали цивилизованными и мыслящими людьми – да и людьми-то тоже не считали.

С одной стороны, всегда существовало тревожное подозрение в том, что ранее неизвестные территории населены монстраными, которые либо абсолютно отвратительны и опасны, либо лишены физиологической «человечности», присущей жителям Европы. В Библии полным-полно историй о необычных великанах и ужасных существах, которые жили до потопа. Людям было трудно избавиться от мыслей о том, что некоторые из них могли уцелеть и продолжать жить на далеких заокеанских землях. С другой стороны, даже если новые народы могли пройти проверку «физической или биологической антропологии», это еще не означало, что их автоматически можно было считать нормальными представителями человечества.²² Пристальный анализ первых глав «Бытия» мог привести мыслителей эпохи Ренессанса к приравниванию человечности к определенным, довольно жестким стандартам существования. Одним из основных критериев определения «человеческого статуса» новых народов были «свидетельства социальной антропологии», т. е. «поведение, образ мыслей, технология». Однако Дэвид Абулафиа с присущим ему блеском замечает, что любые отклонения от общепринятых норм «цивилизованного» существования могли считаться доказательством того, что человекообразные существа не являлись людьми и были лишены души, которая имелась даже у столь ненавидимых еретиков, как евреи и мусульмане.²³ Поскольку новые народы оценивались именно по таким критериям, неудивительно, что им было отказано в том, чтобы считаться людьми. Ни один туземец не мог убедить путешественника эпохи Ренессанса в том, что является человеком, если не был одет по последней европейской моде и не говорил на безупречной латыни, встречая гостя на пороге своего каменного дома.

Хотя Боккаччо во многом опередил свое время, попытавшись представить жителей Канарских островов как обитателей некоей пасторальной идиллии, которым чужды грехи тех, кто живет в итальянских городах, в целом итальянцы эпохи Ренессанса относились к народам Атлантических земель весьма негативно, что и неудивительно.²⁴ И в свидетельствах путешественников, и в рассказах из вторых рук подчеркивались их антихристианское варварство и нечеловеческая жестокость. Петрарка с нехарактерной для себя жесткостью обрушился на своего друга Боккаччо и написал, что обитатели Канарских островов вообще не заслуживают внимания истинных христиан. Даже признавая, что жители «Блаженных островов» в определенном смысле являются представителями столь ценимой им «уединенной жизни», Петрарка замечал, что