Безобразный Ренессанс. Секс, жестокость, разврат в век красоты

Алибек, изумленная, сказала: «Рустико, что это за вещь, которую я у тебя вижу, что выдается наружу, а у меня ее нет». – «Дочь моя, – говорит Рустико, – это и есть дьявол, о котором я говорил тебе, видишь ли, теперь именно он причиняет мне такое мучение, что я едва могу вынести». Тогда девушка сказала: «Хвала тебе, ибо я вижу, что мне лучше, чем тебе, потому что этого дьявола у меня нет». Сказал Рустико: «Ты правду говоришь, но у тебя другая вещь, которой у меня нет, в замену этой». – «Что ты это говоришь?» – спросила Алибек. На это Рустико сказал: «У тебя ад; и скажу тебе, я думаю, что ты послана сюда для спасения моей души, ибо если этот дьявол будет досаждать мне, а ты захочешь настолько сжалиться надо мной, что допустишь, чтобы я снова загнал его в ад, ты доставишь мне величайшее утешение, а небу великое удовольствие и услугу, коли ты пришла в эти области с той целью, о которой говорила». Девушка простодушно отвечала: «Отец мой, коли ад у меня, то пусть это будет, когда вам угодно». Тогда Рустико сказал: «Дочь моя, да будешь ты благословенна; пойдем же и загоним его туда так, чтобы потом он оставил меня в покое». Так сказав и поведя девушку на одну из их постелей, он показал ей, как ей следует быть, чтобы можно было заточить этого проклятого».⁵⁵

Боккаччо, по-видимому, как и его читатели, не видел в этом никакой проблемы. В заключение истории он даже восхваляет Рустико за то, что он подготовил Алибек к предстоящему браку с Неербалом, а к дамам обращается с такими словами: «Потому вы, юные дамы, нуждающиеся в утешении, научитесь загонять дьявола в ад, ибо это и богу очень угодно, и приятно для обеих сторон, и много добра может от того произойти и последовать».⁵⁶

Убеждение в том, что близость смерти почти что обязывает человека в полной мере удовлетворять свои сексуальные желания, не прошло и после того, как эпидемия пошла на убыль. Из «Декамерона» эта идея перекочевала во всю ренессансную культуру в целом и окончательно укрепилась там к середине XV в. Хотя моральное самоотречение Петрарки по-прежнему вызывало восхищение и имело сторонников, даже самые ярые из них начали исповедовать принцип наслаждения и, по примеру Боккаччо оправдывали сексуальную распущенность неопределенностью жизни.