Безопасность непознанных городов (ЛП)

Женщина обернулась и, встретившись глазами с Брином, поманила его лилейной рукой, что в серебристых лучах луны казалась перламутровой. Раздуваемые ветром кудряшки придавали блондинке сходство с Медузой Горгоной, окруженной нимбом полосатых от лунного света змей.

Брин последовал за женщиной вдоль дворовой стены и прилег с ней вдвоем под апельсиновым деревом. Она предложила налитые молоком груди. Сунув голову в ложбинку, Брин вдохнул запах цветов, фруктов и клубники со сливками.

Он покатал ее нежные соски между пальцев. Зубам не терпелось в них вгрызться.

— Хочешь пить? — Женщина обеими руками сжала грудь, выстрелив в него струей бледной пахучей жидкости.

Поймав в лицо мускусно пахнущий заряд, Брин с гримасой отпрянул.

Вязкая и слизкая субстанция закапала с остатков волос.

— Отличный фокус, — похвалил он, оправившись от потрясения. — И как ты, сучка, это делаешь? Жрешь столько членов, что твои сиськи плюются спермой?

Брин набросил ей на лицо один из шарфов. Через полупрозрачную ткань просвечивали стремительные глаза и очертания приоткрытых губ Он прижал шелк, перекрывая доступ воздуха.

Рот женщины изумленно изогнулся. Брин присел над ней и, сминая черты, которые стали плоскими и искаженными, как потекший акварельный рисунок, начал душить ее шарфом.

Женщина высвободила руки и снова сжала грудь. В Брина ударила прозрачная едкая жидкость и дорожкой пламени устремилась по обгоревшему животу вниз. Слабый фоновый шум боли, который Брин постепенно учился игнорировать, превратился в неимоверную муку и захлестнул синапсы. За глазами в огненном хороводе закружились красно-черные вспышки.

— Ах ты тварь! — выкрикнул он, как только вернулось дыхание.

Брин прижал женщину к земле, намереваясь убить максимально мучительно, ободрать новенькими клыками, как апельсин, и оставить истекать кровью.

Но к его потрясению, женщина ускользнула, не дав искромсать ее лицо в кровавую кашу. Кости перегруппировались, тело, растворившись, перетекло в новую ипостась. У Брина возникло странное ощущение, что ветер развеивает ее прямо из-под пальцев, превращая в песчаную поземку. В какой-то миг Брину показалось, что женщина исчезла, нахлынули такие грусть и паника, словно он навсегда лишился возлюбленной.

Заорав от ярости, он врезал кулаком в размытый вихрь под собой.

Рука глубоко вошла в податливую, изменчивую плоть. На костяшках мимолетно отпечаталась волнистая зебра ребер, по запястью растеклись очертания бренчащего сердца, и Брин, вскрикнув, выдернул кулак из тела, с которым снова происходили метаморфозы.

Руки существа, теперь похожие на лопаты и покрытые пучками колючего меха, обрушили Брину на голову оглушающе сильный удар, грозивший вогнать барабанные перепонки в череп и вырвать те жалкие остатки волос, что еще прилипали к вискам окровавленными сосульками. Второй удар сбил Брина с ног. Перед глазами разлилась мерцающая неоновая тьма.

Сквозь запах скопившейся во рту крови донесся пряный привкус гвоздики и шафрана, а еще пикантный намек на горчицу.

Наконец осмелившись открыть глаза, Брин увидел над собой Турка, чьи мрачные черты были отмечены грустью и усталостью, наводившими на мысль, что он пришел не из садистских побуждений, а выполняя неприятное обязательство.

Внезапно его лицо исказилось и он, не говоря ни слова, пнул Брина в горло.

Затем вновь принял сдержанный и унылый вид и без намека на злость сообщил:

— Я мог бы тебя пинать, пока кишки ртом не полезут. Ты бы у меня пожалел, что я не бросил тебя умирать в той гостинице или мучиться в марокканской больнице, пока врачи пытаются состряпать тебе новое лицо из взятой с задницы кожи.

— Как ты?.. — прокашлявшись, выдавил Брин. — Что случилось с той девушкой?

— Ты о потаскухе, которую пытался задушить? Ее никогда здесь не было. Просто я заставил тебя видеть меня таким.

Брин усилием воли сделал глубокий вдох и попытался вернуть себе часть прежней бравады. Непростая задача, если обнаженной, окровавленной кучей лежишь в грязи и в ушах какой-то хор, фальшивя, поет «Аллилуйя!».

— Что это? Гипноз? Зеркала? Тебе достаточно сказать: «Фокус-покус», и ты превращаешься в цыпочку всякий раз, как захочешь?

— Не я захочу, а ты. Ты видишь лишь то, к чему предрасположен.

— Чушь! Я вовсе не хотел видеть ту девку. Она просто брызгала молоком из сисек и вполне подходила на роль жертвы. Ты разозлился из-за того, что я пытался ее убить?

— Ты просто самовлюбленный болван. — Турок взмахнул рукой, словно кого-то отгоняя, и остатки апельсинов на дереве вспыхнули. Из центра фруктов вырвались крошечные охряно-киноварные языки пламени. Тошнотворно-сладко запахло горящими цитрусовыми. Затем на глазах Брина апельсины взорвались роем желтых ос с огненными жалами.

Брин с криком вскочил и попытался сбежать, но осы облепили его лицо, грудь. Он принялся исступленно хлопать по себе. Филакис опять взмахнул. Кричаще яркие насекомые, замерцав, уменьшились до булавочных головок, а затем превратились в обычную мошкару, частую на улицах Города.

— Если захочу, с апельсинами у тебя в животе произойдет то же самое, — невозмутимо произнес Филакис.