Безотцовщина

— Неужели не пронесет? А как у тебя? — Он дотронулся рукой до Володькиного лба. — Плохо, брат. Жар вроде. Ну ничего, мы сейчас тебя немножко подлечим, а потом посмотрим.

Он сходил в сенцы, вынес оттуда четвертинку. Водки в ней было примерно с половину.

— Это у меня энзэ — на крайний случай. Иной раз так скрючит ногу-хоть караул кричи. Пьешь? — спросил он Володьку.

Володька угрюмо молчал. Придумает же, о чем спрашивать. Но нет, дешево хочешь откупиться.

Сначала маслом да щукой задабривал, а теперь водкой…

Кузьма налил в кружку подогретого чая, всыпал песку — много песку, ложек пять, потом вылил водку-всю вылил, размешал.

— Выпей!

— Не хочу.

— А ты через «не хочу». Средство верное. Это мы на фронте так лечились. Даже девушки пили.

Володька махнул про себя рукой: играть, так уж играть до конца. Поздно теперь отступать.

— А ты парень с опытом, — заметил Кузьма, когда Володька опорожнил кружку.

Володька не успел собраться с ответом, как вдруг тугой порыв ветра налетел из-за кустов, вихрем взметнул сухую щепу вокруг них. С крыши с грохотом полетела тесница.

— Буря идет! — крикнул Володька, давясь от ветра.

Все кругом стонало, ухало. Огромная иссинячерная туча вздыбилась над их головой, заслонив солнце.

Молча, не сговариваясь, они кинулись к столу и начали перетаскивать вещи в сенцы. Раздался оглушительный треск. Володька, ослепленный жгучей вспышкой, покачнулся, но тотчас же большие, крепкие руки подхватили его, втащили в сенцы.

— С тобой ничего? — Кузьма, мокрый, шумно дыша, воскликнул: — Ах, черт побери, какое сено упустили!

А мы-то жали-ни себя, ни лошадей не жалели.

Косой дождь хлестал в сенцы через порог. Опять слетела теспица с крыши.

— Может, пройдет… — сказал нетвердо Володька. — Больно круто началось.

— Да, без всякой артподготовки. Сразу в штыки. Ты не вымок? — Кузьма пощупал Володькину рубаху. — Иди ложись. Пропотей хорошенько.

Володька, вспомнив про свою роль, вздохнул, поплелся в избу.

— Неужели это они домой навострились? Хоть бы за сводкой заехали, — все еще сокрушался Кузьма.

Лежа в избе, Володька видел, как он достал из корзины тетрадку, надел очки в железной оправе и, пристроившись к корзине, начал писать.

«Сводку пишет», — решил Володька.

Томительное беспокойство овладело им. Кто же повезет сводку? Ах, нечистая, слишком он перегнул, пожалуй.

А то бы сейчас поехал на Грибово, а оттуда домой. И его воображению живо представилась картина сегодняшнего гулянья в деревне. Песни, пьяные со всех сенокосов люди выедут. А в клубе-то веселье. Да, начнут гулять, не дожидаясь Ильи. Да и кому этот Илья нужен?

Володька сглотнул сухой комок, подкативший к горлу, встал, прислонился к косяку дверей. Голова у него кружилась.

— Что, не лежится? — спросил Кузьма, поднимая очки на лоб. — А ты прав, посветлее стало. — Он снова опустил очки, — А мне придется, пожалуй, махнуть на Грибово. С этим праздником у них сейчас мозги набекрень…

Уедут без сводки. Да и тебе порошки надо.

— Давай я поеду, — вдруг неожиданно для себя бухнул Володька.

— Где тебе! Едва на ногах держишься. Лежи.

— Чего лежать-то? Хватит, вылежался. — Володька схватил со стены узду, выбежал из сенцев и под проливным дождем побежал к лошадям.

Он не помнил, как отвязывал коня, как, настегивая его поводом, бежал рядом с ним по мокоой траве, но когда он, приблизившись к избе, поднял голову и увидел перед собой Кузьму, то вдруг все понял.

Кузьма стоял громадный, несокрушимый, широко расставив ноги. По бледному, перекошенному лицу его ручьями стекала вода.

«Сейчас ударит», — подумал Володька. Но больнее всякого удара хлестнули слова:

— Дрянь! Я с тобой, как с человеком… А ты?.. Убирайся к чертовой матери! И чтобы духу твоего здесь не было!

Шумит дождь. С еловых лап сочится вода, стекает за ворот. Вокруг темно, как осенним вечером. Один раз у самой дороги, тяжко хлопая крыльями, взлетел старый глухарь. Пуха с бешеным лаем погналась за птицей.

Он равнодушным взглядом посмотрел за дорогу и снова закачался под ельником. И снова, как прежде, перед глазами вырос Кузьма — громадный, с бледным перекошенным лицом. Лучше бы уж он ударил его — все не так обидно. А то вот, мол, даже руку о тебя пачкать противно.

Ну почему, почему у него все через пень-колоду? — задавал себе Володька все один и тот же вопрос. Только начнет взбираться в гору-хлоп и в луже. Неужели все оттого, что контрабандой на свет заякился?.. Да, у других отец так отец — железный. Ежели в живых нет-на войне погиб. А у него? Сколько раз он допытывался у матери! А что за Максим? Такого, говорят, и слыхом не слыхали.

Но отец-черт с ним! — и без отца прожить можно.

А вот как на люди теперь показаться? В правленье головомойка-это уж как пить дать. Девки на смех поднимут, И Колька, вражина, начнет расправлять крылья… Удирать, удирать надо, вдруг решил Во-лодька. А куда удирать? В леспромхоз? На целину податься? В ремесленное? Но везде нужна бумажка. А кто ему даст бумажку?

На Грибове, как и следовало ожидать, никого не было.

Возле избы неприкаянно стояли конные грабли, и о них глухо выстукивали капли дождя.