Безрассудная

Я отворачиваюсь, сканируя камни, чтобы оправдать свое желание смотреть куда угодно, только не на него. Местность становится все более неровной, невероятно каменистой. Стены по обе стороны от нас высокие и испещрены выбоинами. Большинство из них слишком малы, чтобы назвать их пещерами, но мой взгляд привлекает устье одной, которая выглядит многообещающе. Я смутно задаюсь вопросом, в какой из них обитает сама первая королева.

— Как тебе вон та? — указываю я.

На его лбу выступил пот, а рот сжался от боли. Когда он просто кивает, не делая никаких хитроумных замечаний, я понимаю, что он испытывает сильный дискомфорт.

Солнце палит на нас, пока мы медленно пробираемся к пещере. Волдыри вопят при каждом шаге, когда кожа трется о ботинки. Я прикусываю язык, зная, что то, что чувствует рядом со мной Энфорсер, гораздо хуже.

Когда мы наконец входим в пещеру, нас окутывают тени. Свет здесь словно поглощен, поэтому кажется, что мы ступили в пещеру вечером.

— Сядь, — сурово приказываю я.

Он не сводит с меня глаз, повинуясь, опускается на землю. — Что ты делаешь, Грей?

Я приседаю позади него и осторожно поднимаю его окровавленную рубашку, чтобы осмотреть рану. — А что, по-твоему, я делаю, Азер?

— Похоже, ты заботишься обо мне, — говорит он с ухмылкой, просачивающейся в его голос. — И такое ощущение, что ты меня раздеваешь.

Я фыркаю. — Не будь слишком польщен. Я не могу допустить, чтобы ты стал мертвым грузом, не так ли?

Он кряхтит от боли, когда кончики моих пальцев касаются нежной кожи вокруг раны. Запах крови ударяет мне в нос, заставляя сделать глубокий вдох, прежде чем сказать: — Мне нечем зашить ее. Все, что я могу сделать, — это промыть ее и забинтовать.

— Отлично, — выдавливает он. — Давай покончим с этим, да?

— Но ее нужно зашить, — строго говорю я. — А то может попасть инфекция.

— Мы вернемся в Илью уже завтра, — спокойно говорит он. — Повязка остановит кровотечение на достаточное время. Я сам себя исцелю, когда мы доберемся туда.

— Верно. — Я киваю, сглатывая при виде крови. Я хватаюсь за край его рубашки, чтобы осторожно стянуть ее через голову. Он шипит, когда она задевает его рану. Нежно положив руку ему на спину, я побуждаю его лечь на живот.

Спина обнажена и вытянута передо мной, на коже запекшаяся кровь. Я едва могу разглядеть под ней порез, и от металлического запаха у меня щиплет в носу. — Расскажи мне что-нибудь, — слабо говорю я.

— Рассказать тебе что-нибудь? — В его смехе слышится боль. — Неужели сейчас самое подходящее время для…

— Да, — перебиваю я. — Это может быть что угодно, просто… просто поговори со мной.

Я зажмуриваюсь, чтобы отвлечься от ощущения его крови на кончиках пальцев и вида того, как она растекается по его коже. Что-то в том, как он замирает, подсказывает мне, что он начинает понимать.

— Хорошо. — Его голос звучит напряженно. — Правду?

— Всегда правду, — бормочу я.

Долгая пауза. — Иногда я завидую, что именно ты убила моего отца.

Мои глаза распахиваются, чтобы с недоумением уставиться на его затылок. — Ч-что?

Он вздыхает. — Я всю жизнь фантазировал о том, чтобы сделать то, что сделала ты. Я не горжусь этим. Но каждый раз, когда он резал меня, кричал на меня или заставлял снова и снова сталкиваться со страхом, я боролся с желанием причинить ему ответную боль. И Чума знает, что я мог бы это сделать. — Он замолкает, голос становится напряженным. — Это поглощало все мои мысли. Потому что прежде чем я возненавидел его за все, что он сделал со мной, я возненавидел его за то, что он ненавидел Аву. Он никогда не признавался в этом, конечно, но я знал. Знал, что он ненавидит ее за слабость, знал, что он считает ее позором фамилии.

Я медленно тянусь к одной из фляг, которые мы наполнили дождевой водой, отвлекаясь на секреты, льющиеся с его губ. — Но я никогда не мог заставить себя сделать это. — Он вздыхает. — Как бы он ни тренировал меня и как бы ни ненавидел людей, которых я любил, он все равно оставался моим отцом. Кровь и долг глубже, чем ненависть.

Я затихаю на какое-то время, не сводя глаз с тускло освещенной каменной стены перед нами. — И я сделала то, что ты втайне хотел бы сделать сам.

— И самое ужасное, — бормочет он, — что я должен ненавидеть тебя за это. Но тебя ненавидеть гораздо труднее, чем его.

У нас осталось мало воды, и, что ужасно, я не колеблюсь, прежде чем вылить большую ее часть на его рану. Потому что, несмотря ни на что, я поняла, что мало чем бы не пожертвовала ради него.

Я не позволяю себе зацикливаться на этом внезапном открытии.

— Черт, — шипит он, чувствуя, как вода жжет, просачиваясь в рану. — Беру свои слова обратно. Может, тебя не так уж и трудно ненавидеть, — хрипит он.

Кровь стекает по его спине, окрашивая кожу в багровый цвет. Мои руки в ней, каждый палец липкий и пахнет смертью, с которой я слишком хорошо знакома.