Алекс вздрогнула от такой бестактности. На самом деле он просто боялся, что не сможет сдержаться и ей снова придется просить его о пощаде (это было крайне лестно для его самолюбия). Ему же хотелось сначала поговорить с ней о том, что было для него так важно. Иначе они снова выпустят ситуацию из-под контроля, ничего друг другу не скажут и все останется в подвешенном состоянии. Ее прикосновения будили в нем чувственность: только отвернувшись, он мог скрыть от нее явное свидетельство своего желания, жгучего желания наброситься на нее и освободиться от нарастающего напряжения весьма определенным — и самым приятным — способом. Нет, надо быть благоразумным. Все это хорошо, но нельзя забывать о будущем. Он так долго строил планы…
Алекс смотрела на него таким взглядом, будто попала под грузовик. Она ждала какого-нибудь несомненного знака его охлаждения, чего-нибудь решительного и однозначного. Поскольку такового не последовало, она уязвленно пробормотала:
— Прости.
Удерживать голову в вертикальном положении оказалось задачей не из легких, поэтому ей пришлось снова опустить ее — теперь уже на подушку. Последовало долгое молчание. Алекс едва могла различить стук его сердца, которое, как ей показалось, забилось чаще. Или это был отзвук ее собственных мыслей, в отчаянии пульсировавших в раскалывающейся голове? Тут у нее забурчало в животе.
Ник приподнялся:
— Ты хочешь есть.
Похоже, утро было посвящено констатации очевидных фактов. Может, обильный завтрак был и неуместен, но кофе она выпила бы с удовольствием, да и от пары гостов не отказалась бы. Вдруг это нейтрализует алкоголь, который, похоже, пропитал каждую клеточку ее тела. Алекс посмотрела на Ника с благодарностью и кивнула. Естественно, молча. Это уже было в порядке вещей. Она почувствовала легкое напряжение его мышц, когда он потянулся за телефоном, и недавние воспоминания с новой силой пронзили ее. Ей захотелось уткнуться в подушку и зарыдать в полный голос. Нет, надо взять себя в руки. Она тайком вытерла глаза в надежде стереть следы размазавшейся туши. В неудержимом пылу прошедшей ночи не осталось места для глупостей вроде чистки зубов и снятия макияжа. И если разводы под глазами или запах изо рта заставят ее окончательно разувериться в своей привлекательности, она обречена. Уже и так не осталось и следа от той легкости, которую она раньше ощущала в его присутствии. Восхитительное чувство радостного самозабвения уступило место чудовищной неловкости перед лицом его очевидного и непонятного отчуждения. Ей в голову пришла одна мысль, настолько неприятная, что она попыталась тут же отбросить ее. А вдруг она была нужна Нику только затем, чтобы раз и навсегда подтвердить его склонность к представителям своего иола? Это было бы так унизительно, что Алекс не могла даже думать об этом. Нет, лучше обмануть себя, пусть она заблуждается, зато остается надежда… Алекс широко улыбнулась:
— Ну, как ты себя чувствуешь?
Ник сидел, облокотившись на подушки, с непроницаемым выражением лица. Все же ее слова проникли в его сознание, и он бросил на нее взгляд:
— Прекрасно. Завтрак сейчас принесут.
Похоже, он не был расположен беседовать. Поэтому Алекс коротко кивнула:
— Ага, хорошо.
С этими словами она опять растянулась на кровати. Тревожный звоночек внутри превратился в набат и гремел во всю мощь.
Лихорадочная страстность ночи растворилась в потоке сожалений и чувства вины; Алекс хотелось разрыдаться от горечи и разочарования. Собрав остатки своего неистощимого, как она всегда думала, оптимизма, не в силах поверить, что все могло исчезнуть в одно мгновение, она решила вести себя так же, как он. Легко приподнявшись на подушке, она придвинулась к нему. Ник посмотрел на нее и поспешно отвел глаза. Проследив за его взглядом, она заметила, что одеяло сползло. Она рывком потянула его на себя. Розовые соски, которые он так умело ласкал всего несколько часов назад, теперь недвусмысленно выдавали ее. Почему-то она почувствовала себя последней шлюхой. Алекс ждала, что Ник отодвинется, но он сидел так неподвижно, что она невольно прислушалась, дышит ли он. Она взглянула на него, но он, казалось, забыл о ее существовании, уставившись куда-то в стену.