Безрассудный (ЛП)

Я точно знал о какой песня шла речь. Она называлась «Я знаю» и я играл ее не так давно. В ней говорилось о насилии в отношениях. В этой песне было завуалированно мое прошлое. Я не думал, что Кира так внимательно слушала слова. Как, черт возьми, она узнала?

Увидев молчаливый вопрос на моем лице, она произнесла: — Денни. — Даже так?

— Он рассказывал мне о том, что случилось, пока он жил с твоей семьей. Песня ведь о тебе? Тебе и твоем отце?

Отвернулся от нее, смотря куда-то вдаль. Денни. Нужно было предугадать, что он расскажет. Немного больно от того, что он поделился чем-то очень личным для меня, но, с другой стороны, я рад, что она знает. Но говорить об этом не хотелось. Я кивнул, но остался молчаливым.

— Хочешь поговорить об этом? — осторожно спросила.

— Нет.

Не хотелось. Нет смысла говорить о том, о чем даже думать больно. Было и было.

— Но всё же? — настаивала она, а у самой в голосе переживания и боль.

Вздохнув, опустил взгляд вниз, на траву. Схватил длинный листок, закручивая его на пальцы. Но он раскручивался. Чтобы сказал листок, если бы умел говорить? Делай, что хочешь, я уже порван.

Когда я вернул ей взгляд, осуждающие глаза моего отца затуманили взор.

— Здесь не о чем говорить Кира.

Он избивал, потому что ненавидел меня, и все, что со мной связано. Мать… ну а мать позволяла, потому что я разрушил ее жизнь своим появлением. Я всё разрушаю, просто взгляни, что я сделал с тобой. С Денни…

— Если Денни рассказал тебе о том, что он видел и что тогда сделал для меня, то ты знаешь, столько же сколько и остальные

— Но не так много, как ты.

Ее голос был решительным, но полным сочувствия. По спине пробежал холодок. Кира не собиралась отступать сегодня, она собиралась вытащить наружу мои скелеты. Я не готов рассказывать, не думаю, что у меня вообще когда-нибудь появится эта готовность. И всё же… я не хотел останавливаться.

Извиняясь всем своим взглядом за свой вопрос, она произнесла:

— Он часто бил тебя?

Столько воспоминаний разрывало меня, что я не мог отделить одно от другого. Сжимаюсь под его тяжелыми кулаками. Принимаю на себя удары ремня. Плачу. Умоляю остановиться…

Сердце вырывалось из груди, я потерял дар речи. Комок подкатил к горлу, я не мог вымолвить ни слова, даже если бы и хотел. С трудом сглотнул и кивнул, один раз. Жалкий ответ слабака, но это было самое тяжелое признание в моей жизни.

Да, он бил меня все время. Каждую чертову ночь он находил причину причинить мне боль. Что бы я ни делал, это было априори неправильно. Но я старался. Я старался быть хорошим.

— Сильно? — спросила Кира, явно борясь с собственными эмоциями.

Я не хотел отвечать ей, отчаянно желая сменить тему, но ее глаза не отпускали и после долгой паузы я, наконец, нашел в себе силы и снова кивнул, только один раз. Были времена, когда я не мог сидеть, и времена, когда я не мог стоять. Переломы, ушибы, сотрясения… у меня было все.

— С самого детства?

Я снова кивнул, слезы предательски жалили глаза. Столько, сколько себя помню.

Кира сглотнула и было заметно, что она уже не желает задавать эти вопросы, делать мне больно, но остановиться сейчас не могла. Она уже обнажила рану, теперь в ее силах снова забинтовать ее.

— Разве твоя мама не пыталась остановить его…заступиться за тебя?

Было видно, что всё это непостижимо для нее. Понятно. Из того, что я знал, родители Киры теплые, добрые, любящие. Мои… Нет.

Я отрицательно покачал головой, и слеза покатилась по щеке, когда вспоминал, как мать с презрением наблюдала за происходящим, словно всё, что со мной происходит, моя вина.

— Ты сам виноват, Келлан, — часто отвечала она.

Я увидел ужас на лице Киры теперь более ясно, когда пелена спала с глаз и я позволил слезам стекать по щекам. Не знаю, хорошо это или плохо. Только ее взгляд принес мне еще больше воспоминаний. Они терзали меня безжалостно.

Ее глаза были тоже мокрыми от слёз, когда она спросила:

— Это закончилось, когда Денни уехал?

Я вернулся в прошлое, в те месяцы нескончаемого насилия после отъезда Денни. Отец был в ярости, что его застали в такой ситуации, выставили в плохом свете, идеальность дала трещину… А они с матерью стремились выглядеть идеальной семьей. Видимость была смыслом жизни для них. Куда важнее, чем собственный сын. Сглотнув, я снова покачал головой.

— Стало еще хуже, намного хуже.

Я удивился, что смог ответить, что вообще способен говорить. Снова ее взгляд, полный ужаса и непонимания.

— Почему? — прошептала она почти беззвучно.

Потому что нет во мне ничего, за что меня можно полюбить, один тот факт, что я сделал с тобой и моим лучшим другом, чего стоит.

— Тебе придется спросить у них, — прошептал я в ответ.

Ее слезы сменились откровенным плачем, но у меня внутри кажется всё онемело от воспоминаний. Я просто молча наблюдал, как слезы покидали ее глаза, как она обвила руками мою шею, сжав меня в крепких объятиях.

— Мне так жаль, Келлан, — шептала она. — Мне так жаль.

Я ответил на ее объятия слабо, боль начала просачиваться все сильнее.

— Все в порядке, Кира. Это было много лет назад. Они уже давно не причиняли мне боли.