Безрогий носорог

Это замечание взволновало Нину. Она подумала о том, что вот он, профессор Крот, потихоньку уходя в смерть, передает ей свои знания и опыт жизни. Со временем она займет его место. Она будет профессором минералогии и геологии и вокруг нее встанут молодые ученики. Она передаст им знания и опыт жизни и в предназначенный час уйдет в небытие.

Мысли эти были грустными и одновременно бодрыми. Во всяком случае, они вносили очень большую ясность. Нина могла думать, что жизнь ее определилась окончательно. Чертеж будущего охватывал десять лет. Она знала, что ей предстоит три года учебы в институте, затем два года аспирантуры, затем ассистентство, — младшее и старшее. В конце этого длинного пути величественно возвышалась «кафедра».

«Профессор», «минералогия» и «кафедра» — были понятия незыблемые.

Теперь эти понятия колебнулись.

Нина не смогла бы объяснить, как это случилось. Она не смогла бы также объяснить, что с ней произошло. Она почувствовала только, что все это, — и «минералогия», и «кафедра», и «профессор», — отодвинулось в бесконечное отдаление.

В ту самую минуту, когда она подумала о том, что иней может повредить совхозу, — в эту минуту она как будто услышала отдаленный стук судьбы.

Глава четвертая

Изыскатели работали с утра до вечера. Серый песчаник крошился под равномерными ударами ножей, солнце жгло им спины, горклая пыль набивалась в нос и усталость заседлывала им плечи.

Как-то раз в лагерь заявились пионеры. Внимательно осмотрев раскопки, они попросили профессора выделить две-три мамонтовых кости для их безбожного музея. Профессор сказал, что разрознивать скелет нельзя. После этого он прочел прекрасную лекцию об ископаемых и, в заключенье, предложил им принять участие в раскопках индрикотерия.

Выслушав его, пионеры в один голос крикнули:

— Мы не можем, мы работаем в совхозе, мы организовали бригады по уборке урожая.

Профессор долго их уговаривал. Он говорил, что, работая на раскопках, они узнают, как была создана земля, и тогда станут настоящими натуралистами.

Настойчивость этих уговоров Нине показалась странной: дети не смогли бы привести сколь-нибудь заметной помощи, на обучение же их пришлось бы затратить немало времени. Можно было также опасаться, что они испортят не одну кость.

Предпочтение, которое пионеры отдавали совхозу, заметно обидело профессора. Это было нетрудно понять. Пионеры не вышли еще из того возраста, когда маленький человек смотрит на мир восхищенными и любопытными глазами. Предлагая им участвовать в раскопках, профессор шел навстречу их естественной любознательности. Их отказ показался ему диким.

Он, вероятно, думал:

— Совхоз?.. Но что такое совхоз по сравнению с каменной книгой тысячелетий, которую он хотел перелистать перед ними…

Детство профессора затерялось в отдаленном прошлом. И все же он мог вспомнить себя в том возрасте, когда он собирал коллекции жучков и бабочек. Если бы ему в то время предложили участвовать в раскопках животного, миллионы лет пролежавшего в земле, он принял бы это предложение с неописуемым восторгом.

Отказ пионеров, несомненно, его огорошил. Нине было легче понять причину этого отказа. Ей даже не нужно было обращаться к воспоминаниям детства. На месте пионеров она поступила бы точно так же, как поступили они. Она чувствовала власть этой дикой земли, над которой грохотал бешеный прибой работы.

По ночам она подолгу сидела у палатки, прислушиваясь к отдаленному топоту катерпиллеров. Она смотрела в огненные глаза автомобильных фар и ей тогда казалось, что по земле ползают чудовищные ящеры, о которых столь увлекательно говорил профессор Крот.

* * *

Кости были огромные и коричневые. После того, как их извлекали на поверхность, они проклеивались столярным клеем и облеплялись глиной.

Погода не мешала работам. Дни стояли жаркие, глина затвердевала в виде уродливой каменной бабы.

Дни проходили, не отмеченные событиями.

Нине запомнился один только вечер, когда все участники экспедиции собрались у костра и Сергей Сергеич начал рассказывать разные истории из своей прошлой жизни на Дальнем Востоке. Всегда молчаливый, немного даже угрюмый, Сергей Сергеич не был искусным рассказчиком. И все же Нину захватил рассказ о партизане Тряпицыне, который сжег город Николаевск-на-Амуре.

Изменяя обычному своему спокойствию, Сергей Сергеич отзывался о Тряпицыне с нескрываемой злобой:

— Яркий представитель атавизма, — говорил он, жадно закладывая табачный дым, — представьте себе, — детина саженного роста одержим навязчивой идеей такого порядка: надо истребить города и вернуть человечество на лоно природы.

Волнение Сергей Сергеича передалось Нине. Профессор насмешливо пробормотал:

— Руссо по-российски.

Нина метнула на профессора мгновенный взгляд.