— Сегодня, в старых развалинах кралинов мы обнаружили шесть магов-переродков. Рано или поздно они доберутся сюда и тогда… Тогда мы ничего не сможем им противопоставить. Ты должна понимать, что обрекаешь всех нас на смерть. Из-за чего? Из-за своего каприза?
Дара вскочила и подбоченилась:
— Обвиняя меня ты ничего не добьешься! Кроме того, предложение забрать только часть ваших людей все еще в силе. Ты можешь уехать со мной хоть завтра!
— Ты должна забрать всех, — Бруснир встал и схватил чародейку за плечи, пытаясь вразумить. — Нельзя просто взять и бросить здесь половину людей, фактически приговорив!
— Я не заберу! — почти взвизгнула Дара и оттолкнула его. — Думаешь, я не знаю, чем вы занимались с этой своей Элерией втихаря, прячась по углам?! Я завтра же отплываю в Хистрию и мне наплевать как вы тут будете выкручиваться! Убирайся прочь!
Дара прогнала Бруснира и долго смотрела на дверь, которую захлопнула за ним. Самоанализ не был ее сильной стороной, она не могла бы с точностью сказать, почему именно так злится. Просто шла на поводу у эмоций. Она знала, что ненавидит Элерию и ни за что не позволит ей спастись. Но почему так происходит Дара не понимала.
А дело было в том, что Бруснир выбрал Элерию. В том, что талийка была целительницей. А она, Дара, убийцей собственной матери. Забери она Элерию и ей подобных, и всегда, всегда будут выбирать их, а она, Дара, никогда не получит прощения. Все о чем чародейка сейчас мечтала это сбежать отсюда подальше и забыть обо всем поскорее. Находиться в Фаренхаде внезапно стало слишком больно.
Позже Дару пытался переубедить и Шаймор, но ничего не вышло. Чародейка осталась непреклонной, и на следующее утро ее корабли отчалили от пристани Шантаха. А еще через неделю пришло письмо от короля Хистрии Грегора. Он писал, что ежели сестра его Дара решила не забирать всех, то он поддержит ее решение, как и любое другое.
Грегор нежно любил свою единственную сестру и родственницу, и готов был потакать многим ее прихотям. Да и сам он был недальновиден, и даже не подумал просчитать выгоды, которые потерял, отказавшись от союза с вальдарами. Хотя его советники и пытались весьма упорно донести до него эти сведения. Грегор отмахнулся и заявил, что ему это неинтересно.
Бруснир с горечью и злым бессилием понимал — весь мир отвернулся от них и помощи ждать неоткуда. Правда, он давно научился черпать из собственной злости силы, трансформировать ее в бурный поток, способный снести всех его врагов. И сейчас, загнанный в угол, не имея ни малейшего понятия, что делать дальше, Бруснир точно знал — он не сдастся. Пусть содрогнутся их враги, потому что им давно уже терять нечего. Кроме жизней, которым на этом карнавале хаоса грош цена. И единственное, что остается это продать их подороже.
Глава 24. Враг внутри
Левир спал. Казалось, что спит, но он не был в этом уверен. Его невесомое тело воспарило над Фаренхадом. Он чувствовал ночную прохладу так явно, словно наяву. В темном небе пронзительно блистали холодные звезды, и Левиру подумалось, вот, сейчас, он улетит к ним. И никогда больше не вернется в Адалор, будь проклят он со всеми своими жестокостями.
Где-то там вдалеке, в туманности плохо различимой из-за фиолетового сияния Байнока, он, возможно, встретит Анели. С тех самых пор, как девочка погибла, Левир старался о ней не думать. Она превратилась для него в одну только жгучую боль, задавленную глубоко в груди.
Но боль нельзя спрятать, и она прорывалась потоками ярости, и желанием сломать этот мир, обойти его законы, сыграть, наконец-то, по своим правилам. Вот только, игроки правил не пишут. Сейчас, когда это огромное небо звало его и манило, Левир вспомнил детские страхи Анели. Как только темнело, она не желала больше оставаться на улице и пряталась в дом, боялась упасть в небо. Таким забавным всегда Левиру виделся этот страх. И, конечно же, он найдет сестру именно в той жуткой туманности, по законам жанра этого жестокого мира. Но небо не приняло его.
Левира подхватило, словно течением, и потащило прочь от города. Он едва не задевал макушки деревьев, видел мерцающую гладь озер, над которыми пролетал. А потом почувствовал их. Не увидел — почувствовал. Ощутил на себе немигающий взгляд. Они стояли там, в темноте развалин, и смотрели на него. Такая жуть пробрала Левира, что он отчаянно стал пытаться проснуться, пробовал пошевелить своим настоящим телом — не выходило. И его неумолимо тянуло вниз, туда, к ним. К этим жутким тварям, магам-переродкам.