Безумие

Предполагалось, что логосы будут мыслить не только в логическом, но и в эмоционально-эстетическом плане. Им будут доступны основные виды эмоций: радость по поводу успешно решенной задачи, страх перед непонятным явлением, грубо попирающим фундаментальные законы, юмор в парадоксальной ситуации, восхищение изяществом и стройностью найденного решения, сожаление по поводу случайно допущенной ошибки, гнев при вынужденных алогичных действиях, раздражение, когда простая с виду задача вдруг не поддается решению.

Работа группы Шпагина была преждевременно разрекламирована каким-то пронырливым журналистом и наделала много шума. Ею восторгались и ее отвергали, ей прочили решающее влияние на эскалацию прогресса и предрекали, что логосы станут могильщиками человечества. Не утруждая себя добротной аргументацией, критики просто-напросто сочли машинное мышление столь ужасным и противоестественным, что предлагали юридически запретить всякие эксперименты в этой области. После хлесткой статьи о логосах других сведений о них в широкой печати не появлялось. В различного рода слухах недостатка не было, но, как и всегда, слухи эти были противоречивы. Говорили, что логосы уже созданы и прекрасно функционируют, что группа Шпагина встретила в работе неожиданные трудности и вот уже который месяц сидит на мели, что Горов разуверился в самой идее создания логосов и отошел от общего руководства. Какова ситуация на самом деле, толком никто не знал. Можете представить себе, с каким интересом я снова и снова перебирал в памяти все детали встречи с Логиком, а я теперь не сомневался, что он был самым настоящим логосом. Логосы все-таки существуют. Но почему сведения о них надо хранить в тайне? Почему, наконец, говорить о них даже со Шпагиным можно только через неделю?

Наверное, все эти "почему?" были явно написаны на моем лице, когда я пришел домой. Гранин, сидевший за столом и писавший строчку за строчкой, глянул на меня раз-другой, а потом спросил:

— Ты что, влюбился?

Я ответил, что ничего похожего со мной не произошло, сел на диван и принялся листать "Неделю".

— Подсунули на рецензию какой-нибудь дурацкий труд? — спросил через некоторое время Сергей, не переставая писать и не поднимая на меня глаз.

— Бог миловал.

У меня так и чесался язык рассказать Гранину о встрече со Шпагиным и его Логиком. Я знал, что проблема эта интересует Сергея ничуть не меньше, чем меня. Но слово есть слово. Опасаясь, что если Сергей продолжит свои расспросы, то я не выдержу и все-таки разболтаю, я бросил "Неделю" и пошел на кухню готовить ужин.

Мы работали с Сергеем Граниным в одном институте. Он старше меня лет на пять. Когда я пришел в институт совсем зеленым аспирантом, он взял меня под опеку и в известной мере ввел в строй и ритм научной жизни. Мы подружились. Гранин холост. Когда после долгой болезни умер его отец, он остался в двухкомнатной квартире один и предложил мне у него поселиться. Я согласился и не пожалел об этом. У нас почти нет тайн друг от друга, вот почему мне так трудно держать язык за зубами. Но все-таки я сумел выдержать эту пытку до конца, хотя неделя показалась мне по меньшей мере месяцем.

Ровно через семь дней я позвонил Шпагину из проходной института.

— А, это вы, — вяло сказал он, — ну что ж, заходите. Третий этаж, триста первая комната, не забыли?

Мне выписали пропуск, я лифтом добрался до третьего этажа и, немного поплутав, нашел нужную комнату. Это был рабочий кабинет, а не лаборатория, как я ожидал. Против окна стоял большой стол, заваленный книгами, справочниками, чертежами и окурками. Шпагин со скучающим видом сидел на диване, закинув ногу на ногу. Он рассеянно поздоровался, прямо на пол смахнул со стула какие-то журналы и небрежно пододвинул его мне.

— Садитесь.

Сегодня я заметил то, что не бросилось мне в глаза при первой встрече: Шпагин уже не молод, по крайней мере за сорок, в черных волосах серебрится седина. Лицо бледное, хмурое и утомленное.

— Извините за беспорядок, — сказал он, не глядя на меня. — Нет настроения. Всех разогнал в отпуск и сижу, как сыч, один.

Он устремил на меня цепкий взгляд.

— Не проболтались?

Я возмущенно, но внутренне гордясь собой, передернул плечами.

— Ну вот и отлично, — равнодушно констатировал Шпагин. Он помолчал, поглаживая рукой плохо выбритую щеку, и невесело усмехнулся:

— Что, верно, не прочь поболтать с Логиком? Я улыбнулся.

— Очень даже не прочь.

Шпагин отвел глаза и хмуро буркнул:

— Нет больше Логика.

— Как нет? — удивился я.

— А вот так, — зло ответил Шпагин, — нет и все! — Он полез в карман, достал портсигар. Портсигар был пуст, и Шпагин с досадой почесал затылок.

— Курить у вас нет?

— Не курю, — виновато ответил я.

— Ну и правильно, что не курите.

Шпагин привстал с дивана, наклонился над пепельницей, выбрал окурок побольше, чиркнул зажигалкой и жадно затянулся.

— Нет больше Логика, — с какой-то безнадежной грустью повторил он.

— Поломка? — сочувственно спросил я.

Шпагин неожиданно усмехнулся и снова помрачнел.