Безумие Бардов

На жестокой земле под безумной звездой
Полыхает война против всех и всего.
Каждый верен себе, и пославшему в бой
Каждый верит – победа наступит вот-вот.

Умирает один – так родится другой

И возьмет себе верный родительский меч.
На жестокой земле под кровавой звездой
Обреченный воитель в себе, как в тюрьме.

Про великую доблесть их песни поют

В дальних странах, где мир и покой не забыт,
А герои их песен все верят в свою
Некрасивую сказку про мудрость судьбы.

Про великие цели священной войны

Про победу и блага, что даст им она.
Битвы стали их бытом, о них даже сны,
И не помнит никто – для чего им война.

На жестокой земле под кровавой звездой

Полыхает война уже тысячи лет…
И не знает никто, что не кончится бой,
И что цели войны той давно уже нет.

Что-то впереди привлекло внимание, и Райт всмотрелся. Потом ошалело потряс головой и протер глаза, но ничего не изменилось. Между воронками все так же пробирался к окопам человек в чистой одежде и с гитарой за спиной. Это что? Это как? Здесь?! Разве такое бывает? Что чудеса? Нет, не чудеса. Это явно провокация Сторма, другого вывода сделать нельзя. Он хотел отдать приказ стрелять, но вовремя заметил, что, кроме него, никто этого странного человека не видит. Солдаты в упор смотрели на подходящего к окопу незнакомца, но вели себя так, будто его не было. Негромко переругивались, курили, травили анекдоты.

– Здравствуй, Райт, – негромко сказал человек. – Не нервничай, они меня и в самом деле не видят. Я пришел поговорить с тобой, остальные меня не интересуют.

– Не видят?! – хрипло выдохнул капитан. – Н-но…

– Повторяю, не нервничай, – усмехнулся незнакомец, спрыгивая в окоп.

– Уходи, лазутчик! – мрачно выплюнул Райт, достав из кобуры пистолет. – Ты ничего не добьешься, мы все равно будем стоять до конца!

– Откуда ты взял, что я лазутчик? – незнакомец опустился на землю, взял в руки гитару и коснулся струн. – Можешь называть меня Исайей.

Над окопом, подобно шуму ветра в камышах, потекла легкая, едва слышная мелодия. Солдаты забеспокоились, не понимая, что происходит, откуда взялась музыка, а затем один за другим начали устраиваться поудобнее и засыпать. Вскоре спали все. Райт с ужасом смотрел на них и понимал, что если сейчас люди Сторма атакуют, то беспрепятственно дойдут до городка, который он обязан защитить. Откуда взялся этот проклятый гипнотизер?! Никогда не слышал о гипнотизерах, способных усыпить сразу несколько десятков человек…

– А кем ты еще можешь быть? – хрипло бросил Райт, пистолет дрожал в его руках, но все равно смотрел в сторону Исайи. – Здесь или мы, или бандиты… Ты с их стороны пришел.

– Я безоружен, – усмехнулся тот. – И меня не интересуют ни остатки местной армии, ни бандиты. Меня интересуешь только ты.

– И почему же это?

– Да просто так, – в голосе Исайи слышалась легкая насмешка. – Любопытно, знаешь ли, взглянуть на человека, удерживающего свой мир от окончательной гибели и распада.

– Чего?.. – растерялся Райт, он ждал чего угодно, но только не этого. – Ты сумасшедший?

– Конечно! – расхохотался гость. – А ты как думал? Ты тоже безумец!

– Да пошел ты, придурок! – зло выплюнул офицер, его глаза вспыхнули гневом.

– Могу и пойти, – встал Исайя, – но не туда, куда ты меня посылаешь. Там ровным счетом ничего интересного нет, друг мой.

– Стоять! – рявкнул Райт, опуская предохранитель.

– Не делай этого, мальчик, – едва слышно сказал гость, с грустью глядя на него. – Я не имею отношения к вашей идиотской войне.

– А это пусть командование разбирается! – зло буркнул офицер.

– Мне неинтересно ваше командование, – отрицательно покачал головой Исайя. – Прощай.

– Стой!

Однако странный гость больше не обращал на него внимания, он выбрался из окопа и не спеша пошел в сторону позиций банды Сторма. Солдаты продолжали спать. Райт несколько мгновений смотрел ему вслед остановившимся взглядом, затем судорожно поднял пистолет и… выстрелил в удаляющуюся спину. Плечи Исайи дернулись, понуро опустились, он обернулся и посмотрел бывшему гитаристу прямо в глаза. С такой жалостью, с таким сочувствием посмотрел, что у Райта перехватило дыхание. Ему вдруг показалось, что он совершил что-то непоправимое, что-то настолько страшное, что даже названия этому поступку нет, ибо еще не совершалось под этими небесами такого.