Безумие белых ночей

Утро застало меня врасплох. Сквозь прохладу неба вышло солнце, словно кто-то достал апельсин из холодильника. Тот был яркий, холодный, осенний. Я зарядила свое утро чаем, мне показалось — слишком крепко, разбавила молоком, включив телевизор. Все равно чувствовалось, что чего-то в нем не хватает, какого-то сахарного звонка.

Сделала глоток и посмотрела на экран.

— Меньше всего я хотела, чтобы ты в меня влюбился. — Камера взяла крупным планом девушку.

— А я? — таращился на Шилу мужчина.

— А ты уже поливаешь мои кактусы и кормишь мою кошку.

— Мне требуется мужчина, а не тряпка.

«В понедельник он требуется как никогда. Это выходные можно провести и с тряпкой, в понедельник совсем другое дело. А его, мужчины, нет. Может, надо было варить кофе?» — задумчиво черпала ложечкой чай Шила.

* * *

— Может, кофе закажешь у девочек? — не отрывая глаз от журнала.

— Он тебя еще не достал?

— Кофе — нет, никогда, — посмотрел он на меня. — Хотя, знаешь, у меня был период, когда меня всё и все достали. Чувствуя, что я так больше не могу: или я, или они, я просто планомерно посылал всех на х… Скоро все ушли туда: родственники, подруги, соседи, коллеги, друзья и враги, даже случайные прохожие. Я остался один, в целом мире, я понял, насколько он большой, мне стало свободно и легко. И вот тогда я понял: всегда были у меня крылья, но, пытаясь взлететь, я почему-то махал хвостом. Телефон мой молчал, никто мне не звонил, даже ты. Я стал всем бесполезен. Меня объяла могущественная плодородная тишина. Правда, так было недолго, потом сломал руку, все мне стали накладывать гипс своей жалости, потихоньку снова оброс коростой, чешуей, зачесался псориазом новых и старых отношений и сношений. Душу поразила коррозия. Разъедает, проклятая, остатки чувств.

— Предлагаешь начать с тебя? — задумался я над красивой легендой Марса.

— Меня ты послать не сможешь.

— Почему ты так решил?

— Прошло больше двух секунд, — улыбнулся Марс.

— Ну и что?

— Ты знаешь, чтобы принять решение уверенному в себе мужчине требуется всего две секунды.

— А женщине?

— Ей всегда требуется такой мужчина.

— На что ты намекаешь?

— Сходи, что ли, к девочкам — они развеют твой сумрак. Что ты места себе не находишь? — отвлекся Марс на Артура, который то снимал наушники с желанием подняться, то надевал вновь, оставаясь в кресле. Диспетчеры молчали. Самолет был отдан автопилоту, и делать было нечего.

— Не знаю.

— Скажи лучше, какой сегодня день? — спросил его Марс.

— Понедельник. Есть шанс начать новую жизнь.

— А старую куда?

— Не знаю, пойду смою, — усмехнулся Артур.

— Тоже вариант. Не забудь про кофе, — махнул рукой Марс, снова войдя в клетку нерешенной шахматной партии.

Артур махнул ему своей. Вот и поговорили. «Шила, интересно, звонила уже, наверное, и не раз, я так и не смог ей сообщить, во сколько вылетаем. Может, она узнает информацию в справочной о полетах. Обычно она чувствовала и звонила, едва самолет садился. Каким прекрасным местом, не понимаю», — представлял Артур, как, словно новую скважину, откроет ключом месторождение любви и счастья. Он открыл дверь и выглянул в салон. Полный штиль. Лица пассажиров застегнуты и спокойны: кто-то читает, кто-то спит, руки последних сложены перед собой или на подлокотники, спинки кресел расслаблены. Артуру показалось это странным. «Странно, что ты взволнован, а все остальные спокойны и равнодушны, будто уже акклиматизировались и давно здесь живут. Пасут свои мысли неторопливо в редколесье ума, те неохотно щипают кору головного мозга. Задумчивый Нил течет по их жилам, в то время как в моих мечется Ангара. Столько энергии, что будь сейчас за иллюминатором ночь, ее хватило бы на ближний свет». Встречным светом Артура ослепила Маша: стюардесса улыбнулась ему. Он тоже в ответ, потом одним движением руки заломил дверь туалета и вошел вовнутрь, пластиковая страница выпрямилась, спрятав за собой его тело.

Артур долго смотрелся в зеркало, свет был радостный, но холодный, даже мертвый, будто хотел мумифицировать отражение лица. Он чувствовал, как дергается его правое веко, но картинка, словно после фотошопа, выдавала абсолютное безразличие. Неожиданно самолет качнуло, как на воздушной яме, и тот на некоторое время завис, потом, сломав линию кардиограммы, устремился вниз.