– В какой форме они проявлялись? – спросил он, с трудом сдерживаясь, и затем, видя, что я колеблюсь, добавил: – Побеги? Внезапные путешествия?
– Не совсем. – Я замолчала, как будто разговор уже закончился, но Тед ждал. – У него было несколько приступов амнезии.
– Амнезии? – удивился Тед. – Но это совсем не характерно.
Наступило молчание. Он задумался. Я напряглась, чувствуя опасность. Тед был ужасно умен.
– У него были такие приступы вчера вечером? – наконец спросил он.
– Черт возьми, Тед! – Внезапно я пришла в ярость – как мать, защищающая своего детеныша. – Он просто попробовал ЛСД, как тысячи других парней. Он же не стал от этого… – Я не решилась произнести «убийцей» и сказала «преступником». – Почитай криминальную хронику. Уже известна целая серия точно таких же случаев. Полиция ищет какого-то Дровосека.
– Совершенно верно, – мрачно подтвердил Тед. – Кэрри и Питер мои дети. И я не хочу, чтобы они подвергались такой опасности.
– Какой опасности? – Я смутно сознавала, что уже кричу. – Когда произошли все остальные преступления, Джоул был в Марокко.
– Ради Бога, Нора, – устало возразил Тед. – Откуда ты знаешь, что он там был?
– Он писал открытки. И я посылала ему деньги на обратную дорогу.
– А тебе точно известно, когда он туда полетел?
Некоторое время мы молчали, испытывая ненависть друг к другу.
– Он не должен жить в вашем доме, – заявил Тед, заканчивая наш разговор.
Последующие несколько недель стали настоящим кошмаром. Требование Теда оказалось невыполнимым. Могла ли я выгнать родного брата в самый разгар расследования убийства? Наверное, даже Тед понял это. Во всяком случае, он больше не пытался на меня давить, только спрашивал, как идут дела с поисками новой квартиры. Джоул стал каким-то вялым.
Он по-прежнему посещал Эрику, но уже не рыскал по издательствам в поисках работы и гораздо меньше следил за объявлениями о сдаче квартир. Когда я заглядывала к нему в комнату, он чаще всего спал. Я убирала очки, чтобы они не разбились, и подолгу смотрела на его беззащитное лицо, пытаясь освободиться от подозрений, которые нагнетал Тед.
Возвращаясь из Марокко, Джоул потерял свой паспорт и имел некоторые неприятности в аэропорту Кеннеди. Следовательно, никаких отметок о прибытии в Танжер не осталось. Но ведь полиции нетрудно установить такие вещи. Они могли бы послать запрос в Интерпол или отделение Сюртэ в Танжере.
Судя по сообщениям прессы, расследование шло полным ходом. Соседи Шерри, рабочие прачечной, бакалейщики, киоскеры – все были опрошены. Полиция получила специальный телефонный номер для сбора информации об убийстве.
Но моя жизнь стала невыносимой. В час или два ночи я просыпалась от телефонного звонка и невразумительно отвечала на вопросы репортеров. Звонили и какие-то типы, главным образом сумасшедшие, подозревавшие своих соседей. Я уже не говорю о непристойных звонках. Однако их было так много, что мне наконец пришлось ввести домашнее правило – когда звонил телефон, трубку снимала только я. По уграм у меня болела голова и возникали весьма нелестные мысли о собратьях по разуму.
Новая горничная, миссис Гриви, не облегчила мою жизнь. Маленькая, смуглая и морщинистая, как грецкий орех, она взирала на всех нас с недовольным видом. Вторгаясь в мою спальню, когда я работала, миссис Гриви заводила длинный рассказ о злых кознях своих родственников, которые жили в Балтиморе. Я не понимала многое из того, что она говорила. У нее была нижняя вставная челюсть, которой она не желала пользоваться.
Постепенно мои силы истощались. Новый роман застопорился. Все утро я пила кофе и смотрела в окно. Снова и снова в сознании возникал вопрос Теда о Танжере.
Потеря паспорта начала приобретать зловещий оттенок. Я знала, что Джоул был там, – он получил посланные мной деньги на дорогу. Но мне очень хотелось уточнить дату вылета. Я обшарила комнату в поисках старых открыток: проклиная свою неаккуратность, перерыла все ящики, бюро и шкафы, заваленные рукописями. В конце концов мне удалось отыскать лишь последнее письмо Джоула, написанное в танжерском отеле «Кашбах». Почерк был небрежным. Джоул сообщал мне, что он болен и оказался в отчаянном положении.
Я стояла у окна, глядя на желтые бутоны форзитии в саду, когда мне пришло на ум, что я точно не знаю и других дат – времени трех остальных убийств. Первое, очевидно, произошло в мае. А может, и нет, может, еще в конце апреля. Газеты не стали раздувать эту историю, пока она не повторилась. Я мучительно пыталась вспомнить, в апреле или в мае уехал Тед. Потом у меня за спиной послышался вздох миссис Гриви, и я уловила запах лимонного масла. Она протирала комод.
Внезапно почувствовав, что не вынесу еще одного рассказа о жизни в Балтиморе, я оделась и отправилась в публичную библиотеку.
Нужные сведения нашлись в указателе «Нью-Йорк-Таймс» под рубрикой «Убийства и покушения на убийство в Нью-Йорке».
М. Санчес, девушка 18 лет, убита и обезглавлена в Центральном парке, апр. № 21, 30:3.
Т. Ругьеро, девушка 18 лет, убита и обезглавлена в школьном саду, июнь № 15, 26:1.