Безумие Джоула Делани

Тут у миссис Перес неожиданно возникли затруднения. Сначала я подумала, что Тонио совершил какое-то ужасное и, быть может, даже непристойное преступление, о котором она не хочет говорить. Дон Педро тоже был озадачен и стал задавать ей разные наводящие вопросы. Наконец на его лице появилась усмешка.

– Он околачивался возле брухи. Это такая женщина, которая пользуется силами зла.

– Мне известно это слово, – сказала я.

Очевидно, миссис Перес боялась рассердить Дона Педро. И совершенно напрасно. Только теперь он по-настоящему заинтересовался ее рассказом, даже наклонился вперед, и ожерелье из зубов закачалось.

Бруха также торговала каньитой, конкурируя с теткой Рамона. И еще она налагала заклятья, зарывала в землю бутылки, заполненные тряпками, яичной скорлупой и кровью, чтобы повредить посадкам тростника, и открывала своим клиентам счастливые номера лотереи. Кроме того, она общалась с обезглавленной женщиной, которая бродила по ночному берегу.

– Кто это? – спросила я.

Дон Педро пожал плечами. Он не знал. Очевидно, какой-нибудь местный дух. Я вспомнила картину в галерее Парк-Бернет. Кажется, там изображалась Гуайама, и доктор Райхман назвал ее деревней ведьм. Очевидно, Тонио нашел собственную бруху. Как и его мать, он нашел себе защитника.

В тот день, когда миссис Перес пыталась забрать его, она наняла мальчишку-проводника за четверть доллара и испортила свои новые розовые туфли-лодочки, пробираясь через грязь и корни деревьев, пока не пришла к одинокой хижине в пальметтовой роще.

Бруха была ужасна. Огромная черная старуха в черном платье и черном тюрбане. Высунув голову из окна своей кухни, она наблюдала, как миссис Перес пытается выманить своего сына.

Но шесть лет жизни у тетки Рамона сделали Тонио подозрительным. Обещанная мистером Пересом жизнь в Нью-Йорке, деньги, телевизор и настоящий снег не могли заставить его покинуть свою бруху. И я понимала почему. Последние шесть лет жизнь Тонио была ужасной. Другие дети, наверное, дразнили его из-за нервных припадков. Не говоря уже о побоях. Благодаря брухе, он испытывал сладостное чувство, видя, как прежние обидчики теперь боятся его самого. Вероятно, он также занялся брухерией, учился произносить клятвенные заклинания, собирать ядовитые растения и готовить снадобья. Даже тетка Рамона боялась взять его обратно.

В результате миссис Перес уехала без сына. Он отплатил своей любимой, но беспутной матери, которая бросила его, и наконец заставил ее плакать, как прежде плакал сам.

Но за день до отлета Переса в Нью-Йорк Тонио оказался в Ла-Эсмеральде – окровавленный, с распухшим лицом. Его побили камнями, когда он ходил в поселок за покупками для брухи. За день до того в поселке умерла молодая девушка. Ее рвало черной желчью, и Тонио сочли виновным в этой смерти.

– Mal de ojo, – пояснил Дон Педро, – говорили, что у него дурной глаз.

Какой-то торговец подобрал Тонио в предместьях Сан-Хуана.

Первый месяц в Нью-Йорке оказался необычайно тяжелым для миссис Перес. Она думала, что умрет от холода, хотя зима уже кончилась. Конечно, в их квартире имелись все удобства: водопровод, ванна, туалет. Но не хватало привычной суеты Ла-Эсмеральды.

– Здесь все люди такие занятые и холодные, – жаловалась миссис Перес, – и двери у них всегда закрыты на замок.

Она не говорила по-английски и едва ли могла научиться. Кроме того, в отличие от большинства пуэрториканцев, приезжающих в Эль-Баррио, у нее не оказалось родственников. Весь день она, завернувшись в одеяло, сидела у радиатора, боясь даже пойти в магазин. Наверное, миссис Перес чувствовала себя увядшей и преждевременно состарившейся.

У мистера Переса дела шли лучше. Он уже жил в Нью-Йорке прежде, и неплохо говорил по-английски. Поэтому ему сразу удалось получить работу на обувной фабрике.

У Тонио тоже началась новая жизнь. Хотя ему давно пора было идти в школу, они не считали нужным заставлять его что-то делать, и он мог свободно разгуливать по городу. В первом порыве отцовских чувств мистер Перес проявил немалую щедрость, и Тонио тратил свои деньги в районе Тайм-сквера. Особенно его привлекал киоск фотографа. Миссис Перес порылась в своей черной сумке и протянула мне несколько старых снимков.

Фотографии произвели на меня сильное впечатление. Даже тогда, в тринадцать лет, он отличался от других пуэрториканских мальчишек. Лихорадочные, заметно косившие глаза, удлиненное лицо с заостренным подбородком, более темное, чем у матери. И на всех фотографиях одна и та же одежда. Черная, и как будто со стоячим воротником.

– Это накидка, – пояснила миссис Перес, склонившись над моим плечом, – Тонио всегда носил ее. Он был в ней как будто с крыльями.

Магическая накидка, брухерия и Бог знает, что еще – он наверняка считал себя супербоем и верил, что имеет mal de ojo. Я снова взглянула на его глаза, слишком дикие и беспокойные, чтобы свидетельствовать о его здоровье.