Безумие (март 2008)

Какого- то похожего отношения ждут пациенты, идя к психиатру, и по сей день. Но ничего подобного не происходит. В российской психиатрии в основном используется более простой нозологический подход. И до сих пор в нашей стране для того, чтобы поставить психиатрический диагноз, не нужны никакие данные обследований, не нужно пытаться влезть в шкуру пациента. Я просто должен из картинок психопатологии подобрать какую-то подходящую. Для этого мне приходится выступить в роли журналиста. Я в истории болезни должен описать психический статус человека, который сидит напротив меня. Его эмоциональное состояние, мимику -в общем, все то, что я могу сказать про его сиюминутное состояние. Из этого описания, и только из него, вытекает диагноз. Так было в семидесятые, и до сих пор так. Под диагнозом должны стоять три подписи, то есть еще два врача должны со мной согласиться. При этом, скорее всего, эти врачи сами пациента смотреть не будут, они только прочтут мое описание. После этого диагноз будет окончательным, и оспорить его даже в судебном порядке будет невозможно. Я еще раз подчеркну: никаких электроэнцефалограмм, никаких психологических тестов, никаких анализов - ничего этого не нужно для выставления диагноза. Нужен только мой взгляд на вас. Очень грубо говоря, я должен увидеть в вас одно из двух психиатрических заболеваний. В одном случае это шизофрения, в другом случае - маниакально-депрессивный психоз. Ну, есть еще эпилепсия, но в московской психиатрической школе она практически не рассматривается. Увидеть признаки этих заболеваний очень легко.

Я не утверждаю, что на самом деле психически больных людей не существует. Здесь, на мой взгляд, действует правило трех процентов. Где-то 3 % людей, которые попадают на лечение с диагнозом «алкоголизм», на самом деле страдают алкоголизмом. Где-то 3 % людей, которые попадают на лечение с диагнозом «шизофрения», действительно страдают шизофренией. Все остальное - это состояния, которые обусловлены какими-то понятными органическими процессами в нервной системе или же теми или иными психологическими переживаниями. В том числе, между прочим, условной выгодой болезни. Ведь болезнь - это некоторое состояние, которое лишает человека ответственности. Можно жить годами в психбольнице - это не очень приятно, но гораздо проще, чем жить в реальной жизни. Что остается делать врачу в такой ситуации? Пытаться перевоспитать человека или выполнить то, чего он хочет, оставить ему его койку в больнице?

Я с годами стал специалистом по отмене нейролептиков. Это безумно неблагодарное занятие. Потому что люди мало того, что получают некие прямые изменения в нервной системе из-за многолетнего приема этих препаратов, они еще и выпадают из жизни на время лечения. Вот перед нами человек, у которого не было опыта подростковых переживаний, не было первой любви, не было ничего того, что мы называем «психологическим ростом». И если мы вдруг решили снять его с нейролептиков, происходят страшные вещи, потому что на протяжении нескольких лет этому человеку надо прожить все то, что мы проживаем десятилетиями. Психиатр ему в этом помогает, и это адский труд для обоих. И не каждый психиатр на него решится, и не каждый пациент.

Изменить что-либо в сегодняшней психиатрии очень трудно. Для ЮНЕСКО состояние психиатрии - один из критериев культуры. По уровню отношения к психически больным судят об уровне культуры страны. У нас здесь ничего качественно не изменилось и вряд ли изменится в ближайшие десятилетия. Для того, чтобы что-то изменилось, никакие приказы и указы не помогут. Нам надо вырастить новую генерацию психиатров. Должны быть созданы новые школы. Должно радикально измениться отношение к преподаванию этой дисциплины. Должны, наконец, откуда-то взяться новые преподаватели, ведь человек, который 25 лет читал одну и ту же лекцию о шизофрении, не сможет прочитать лекцию по психодинамике. Конечно, появились какие-то прогрессивные вещи. Закон о психиатрической помощи, несомненно, - прогрессивная вещь. Но в действительности ничего не меняется. Потому что реальная перемена - это изменение отношения специалистов. А этого мы будем еще долго ждать. Вот мы приняли некую международную классификацию заболеваний, которая называется МКБ-9. В ней уже почти нет шизофрении, ее там те самые 3 %, и выставить ее по этой классификации представляется крайне затруднительным. Однако большинство советских психиатрических школ сообщило, что «мы придерживаемся других взглядов». И вот реально существующая классификация, которая резко ограничила постановку диагнозов, ничего не изменила.