Где-то внутри горела свеча, отбрасывая тень на его фигуру. Его присутствие, однако, было подобно свету в темноте.
— Я умру, — выдохнула я, не в силах сделать достаточно глубокий вдох.
— Никогда,
Только когда я прижалась к его теплому телу, я поняла, как сильно дрожу. Это все равно что ухватиться за спасательный плот, прежде чем чуть не утонуть в море. Он издал грубый звук и поднял меня. Я обвила ногами его талию и прижалась лицом к его шее, борясь за каждый вдох.
— Помедленнее, Джианна.
Он провел рукой по моим волосам, вниз по спине, и это простое действие было таким успокаивающим, что вскоре я ровно вдохнула. Облегчение ударило меня так сильно, что вызвало волну новых слез. Я не знала, сколько времени это заняло, но когда мое дыхание выровнялось, а сердцебиение замедлилось, я сидела верхом на Кристиане на его диване, обняв его за плечи, прижавшись грудью к его груди. Паническая атака высосала из меня всю энергию, оставив ощущение летаргии.
Вдалеке прогремел гром.
На кофейном столике мерцала свеча.
— Чего ты боишься?
— Всего, — прошептала я, проводя пальцем по накрахмаленному воротнику его рубашки.
— Ты не боишься меня.
Мы были так близко, что его щека коснулась моей, залитой слезами, когда он прохрипел:
— И, детка, я хуже темноты.
Возможно, поэтому я теперь чувствовала себя в безопасности от этого.
Он был таким теплым и твердым, и от него так неотразимо пахло, что я не могла удержаться, чтобы не уткнуться лицом ему в шею и не издать тихий одобрительный звук. Может быть, я ухаживала за дьяволом, хотя никто никогда не предупреждал меня, что дьявол будет чувствоваться так хорошо.
Его охватило напряжение. Его пальцы запутались в моих волосах на пояснице, его голос был хриплым.
— Скажи мне, кто причинил тебе боль, Джианна.
Я и глазом не моргнула, что он знает. Конечно, он знал. Дайте этому мужчине две палки и скажите, чтобы он сделал из них лодку, и он сделает.
Я не могла отказать ему в ответе. Не сейчас, без капли борьбы во мне. С моим телом, прижатым к его, и его запахом повсюду. Только не в темноте, когда он обнимает меня и шепчет мне на ухо.
— Друг семьи, — сказала я.
— Он все еще жив?
— Умер, когда мне было четырнадцать. Естественные причины, к сожалению — никаких пыток.
Мои пальцы играли с кончиками его волос над воротником.
— Ужас, — тихо произнес он, но в его голосе прозвучал намек на горячность. — Расскажи, что он с тобой сделал,
Я сглотнула. Я никогда никому не рассказывала, кроме Сидни и моего психотерапевта. Говорить об этом все равно, что переживать это заново, но теперь не было никакой возможности, что воспоминания вернутся, чтобы преследовать меня. Не с этим мужчиной рядом. Они не посмеют.
— Он приходил ко мне в комнату, когда у папы была компания. Хотел играть со мной... хотел, чтобы я пела для него. Он прикасался ко мне. К моему лицу, к волосам, к моему... всему. Но только после того, как выключался свет. Не думаю, что ему нравилось видеть, что он делает. Нечистая совесть, я полагаю.
Его поза оставалась неподвижной, но что-то темное грохотало под поверхностью.
— Твой отец знал?
— Он говорил мне, что мой папа знает, но... я не знаю. Папа никогда этого не показывал, хотя мне всегда было интересно.
— Почему?
Я подняла плечо.
— Его любимое имя для меня, когда я росла, было
Его не позабавил мой сарказм.
— Посмотри на меня, Джианна.
Я посмотрела.
— У нас в России есть поговорка.
Я сказала. Уголок его губ приподнялся, но он повел меня через него, пока это не стало звучать достаточно внятно.
— Это значит, чтобы с волками жить, надо по-волчьи выть.
— Ты должна научиться выть,
— Я думаю, ты просто хотел, чтобы я говорила на твоем языческом языке.
Он не согласился, но большой палец, которым он провел по следу от слез на моей щеке, сказал больше, чем могли бы сказать слова.
— Худший Русский, который я когда-либо слышал.
Я притворно нахмурилась.
— Досадно. Я надеялась, что меня не примут за туриста, когда я прилечу в Москву следующим летом.
Он мне не поверил.