Безумная парочка

– Проститутка? – Смех Николсона прозвучал искренне, заразительно. Конечно, нет. Мишель родилась в прекрасной лионской семье, её отец известный адвокат. Одно никак не мешает другому.

Харри почувствовал себя идиотом. Он уставился на собеседника в ожидании объяснения.

– В Париже много девушек вроде Мишель – возможно, если бы кому-то удалось их пересчитать, общее количество составило бы не одну тысячу. Понимаете, мы, бизнесмены, выдаем им зарплату раз в месяц. Так здесь принято. Мы платим в начале месяца, и, к моему стыду, не слишком щедро.

– Вы хотите сказать мне, что из-за вашей необычной традиции им приходится пополнять свои доходы, обслуживая мужчин за деньги?

– Никто не заставляет их это делать, но они все обладают весьма экстравагантными вкусами по части нарядов. Можно даже сказать, что они помешаны на одежде. Вправе ли мы обвинять их в этом, ведь они живут в мировой столице моды? Я готов поручиться, что сейчас Мишель мечтает о туалетах для летнего отпуска. Проблема заключается в отсутствии необходимой суммы. Несомненно, после работы вы найдете мою секретаршу возле Рон-Пуан. А если не её, то какую-то другую девушку.

Харри залпом проглотил свой коньяк, почти не дегустируя его. У американца пропал интерес к вкусу спиртного.

– Потрясающе, – произнес он.

– Не делайте такое изумленное лицо.

– Но я действительно изумлен. Почему я должен скрывать это?

– Конечно, не должны, мой дорогой.

– Я не умею притворяться. Я слишком прямолинеен. Как большинство американцев.

Он правильно выбрал слова и тон, в них заключался уместный вызов. Харри заметил, как сузились мутноватые голубые глаза Николсона, и понял, что не ошибся. Чтобы получить от Николсона то, в чем нуждался Харри, ему следовало играть по своим правилам, оставаться на своей территории. Он никогда не победит этого вежливого английского франкофила с помощью другой тактики. Он должен быть прямолинейным, конкретным американским провинциалом. Наивным. Возможно, простоватым. Что ж, таким он и был на самом деле, в этом и заключалась его сила, которую Харри только что начал ощущать.

– Я лишь хотел подчеркнуть, что здесь девушки вроде Мишель считаются вполне респектабельными. И к тому же чистыми, – сказал Николсон. – Но держитесь подальше от Левого берега, там вы можете нажить себе неприятности. Ясно?

– Ясно. – Харри закурил «Честерфилд». – Я ценю вашу заботу, мистер Николсон, честное слово. Однако я преодолел девять тысяч миль не для того, чтобы поговорить о шлюхах. – Он преднамеренно воспользовался этим словом. Я прилетел сюда, чтобы поговорить о пяти миллионах долларов.

Резкий переход к делу заставил Николсона растеряться. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы открыть свой рот с узкими губами.

– Пять миллионов долларов. Солидная сумма. В чем именно заключается ваше предложение, мистер Маринго?

Он больше не называл Харри mon copain. Они перешли к бизнесу. Харри выпустил струю дыма в сторону амуров, украшавших собой потолок в стиле рококо, и собрался ответить на вопрос, но вдруг зазвонил один из изящных золотисто-белых телефонов, стоявших на столе Николсона справа от банкира. Харри догадался, что этот аппарат подключен к личной линии. Будучи левшой, Николсон пользовался им редко. Харри заметил, что на левом телефоне банкира, предназначенном для работы, стоял семизначный номер – как в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. На правом телефоне, трубку которого только что неловко поднял Николсон, цифры отсутствовали. Умный, хотя и очевидный, шаг.

– Алло!

Пауза.

– О, дорогая, как хорошо, что ты перезвонила так скоро. – Он повернулся к Харри. – Извините меня. – Приблизив трубку к губам, Николсон сказал. – Я на это надеялся. Женщина, у которой ты работаешь, – настоящее чудовище. Я уверен, что эта старая ведьма могла позволить тебе поговорить со мной раньше.

Пауза.

– Что? La communication est tres mauvaise.[20] О, сейчас для этого нет времени, Шоу-фэ. Я разговариваю с посетителем, твоим соотечественником. Он подмигнул Харри, не теряя темпа беседы. – Я позвонил тебе, чтобы сказать, что сегодня не смогу с тобой встретиться. Пожалуйста, дорогая, не сердись. Я не виноват. Разве что в некотором смысле. Сегодня Джинне исполняется три года, я совершенно забыл об этом. Видишь, какой я негодяй?

Пауза.

– Я обещаю возместить тебе моральный ущерб. Давай встретимся завтра за ленчем.

Пауза.

– Я знаю, что обычно ты этого не делаешь из-за твоей стервы, но ты можешь придумать какой-то предлог. Меня бы вполне устроил вечер, но я должен отправиться в Цюрих. Скажи ей, что тебе надо сходить к доктору. Наври что-нибудь. Господи, я готов задушить эту женщину. Она – сущий Цербер.

Пауза.

– Ты сделаешь это? Не сомневаюсь, ты добьешься своего, дорогая. Встретимся в час в грилль-баре «Ритца».

Пауза.

– Слишком многолюдно? О, Господи. Она действительно Цербер. Ладно, дай мне подумать. «Эскарго-Монторгель». И я не желаю выслушивать отказ. Я закажу столик наверху – ты знаешь, что там обслуживают целую вечность. Это послужит уроком старой ведьме. Jusqu'a demain. Au revoir.[21]