Безумная полночь

– Наверняка хочется. Иначе ты не завела бы этот разговор. Половина округа Де-Ренн хочет знать, что случилось со мной во Вьетнаме, а другая половина думает, что я провел пять месяцев в военном госпитале, потому что сошел с ума. Не могу сказать, что хуже – это или то, что случилось на самом деле.

Откинув простыню, Бо взял ее за руку и потянул к себе, заставив сесть. Он лежал перед ней обнаженный, в полный рост, одна рука покоилась на груди.

– У них были специальные взрывные устройства, солдаты боялись их больше мин-ловушек. Их называли кастраторами. Они взрывались у тебя под ногами, и если от тебя хоть что-то оставалось, то к туловищу пришивали пластиковые мешочки для сбора испражнений. Если ты еще хотел жить. Но таких почти не было.

Рейчел не могла пошевелиться. Расширившимися от ужаса глазами она смотрела на прекрасное золотистое тело, впервые ярко освещенное висевшей над кроватью лампой. Она чувствовала, что в горле у нее растет готовый вот-вот вырваться крик ужаса.

Глава 16

О силе взрыва можно было судить по шраму на левой стороне. По внешней поверхности бедра от колена шла широкая полоса белой блестящей кожи. Глубокий шрам поднимался к бедренной кости и там заворачивал назад к левой ягодице, впереди огромный шрам шел поперек бедра к паху. На фоне здоровой золотистой плоти искалеченный участок беле: как зловещее напоминание о прошлой боли и прошлых страданиях.

– То, что ты видишь перед собой, Рейчел, – это результат пересадки кожи. Меня латали, как лоскутное одеяло. Чтобы я не сошел с ума, в госпитале мне сказали, что у меня почти все на месте.

Ей захотелось дотронуться до него. Когда они занимались любовью, охваченные неистовым, неукротимым желанием, ей не довелось исследовать его тело. Теперь ее пальцы неуверенно коснулись израненной плоти. Склонившись над ним, Рейчел увидела, что темный островок волос на лобке пересекали те же неровные келоидные рубцы, но никаких других изъянов не было, если не считать тонких линий давней хирургической операции.

– Мне очень повезло, – продолжал Бо тем же хрипловатым голосом. – Должно быть, я споткнулся о бревно, или заряд был с изъяном, или взрывная волна ударила под углом – в общем, я избежал прямого попадания. – Он до боли сжал ее руку. – Скажи мне, разве то, что ты видишь, не уродство? – Его голос напрягся от боли и гнева. – Скажи мне, разве ты или любая другая женщина захочет коснуться меня, ласкать, заниматься со мной любовью?

Потрясение, которое испытала Рейчел вслед за слишком многими потрясениями этой ночи, мешало ей отчетливо воспринимать его слова. Своим мысленным взором она видела его лежащего в джунглях, окровавленного, изнемогающего от боли, не знающего, как тяжело он ранен. А если он выживет, то, возможно, пожалеет об этом. Не важно, что снаряд только задел его, а хирурги знали свое дело. Ужас и страдание все равно остались.

Он поднял руку и прикрыл ею глаза. Его страдание выдавали лишь резко обозначившиеся складки, шедшие от носа к углам рта.

– В первый день я думал, что умру просто от потери крови. Мне пришлось самому оказать себе первую помощь, но от аптечки толку было мало, если не считать морфина. Когда боль стала нестерпимой, я вышел на связь и попросил прислать за мной вертолет. Я пытался перемещаться, чтобы не попасть в лапы вьетконговцев. На второй день наши солдаты нашли меня.

Первый вертолет рухнул в джунгли, он шел слишком низко над деревьями, и его сбили. Тогда я еще не знал, что там был мой лучший друг Поук Скривен. Он услышал, что я попал в передрягу, и отправился в джунгли вместе с экипажем. Второй вертолет взял меня на борт. Они тоже думали, что я умру. Я остался жить, но хотел умереть, когда узнал про гибель Поу-ка. Я просто помешался – когда из базового госпиталя меня перевозили на Филиппины, пришлось привязать меня к носилкам, чтобы я не выпрыгнул из самолета.

Рейчел склонилась над ним, не в силах пошевелиться. Все это время в Дрейтонвилле никто не знал о том, что с ним случилось. Пожалуй, кроме адвоката, отца его лучшего друга. «И, может быть, Дарлы Джин?» – не могла не подумать Рейчел.

– Когда я вернулся из Вьетнама, – продолжал Бо, – я даже подойти не мог к женщине. Шрамы до сих пор болят. А когда мне пришлось зайти в мужской туалет в аэропорту, я был просто в панике, что явно не пошло на пользу моему мужскому эго. В госпитале мне сказали, что у меня все в порядке. Но знать об этом одно, а быть в постели с женщиной совсем другое. Находиться в постоянном напряжении, гадать, сработает ли все, как прежде. И это, разумеется пугало меня до смерти.

Рейчел глядела на его суровое лицо, слегка блестевшее от капелек пота, – исповедь давалась ему нелегко.