Захотело тогда существо, назвавшее себя Добрым Богом, приблизиться к Каэрдину и забрать у него меч, но увидев, что острие клинка направлено против его груди, заколебалось и не посмело подойти ближе.
Сказал Добрый Бог:
— Протяни его рукоятью вперед.
Сказал Каэрдин, расхохотавшись:
— Может быть, мне еще следует признать себя твоим вассалом, пленником или даже рабом? Не хочешь ли ты от меня и еще чего-нибудь? Однако теперь, когда стала ясна твоя истинная природа, послушай, что я думаю обо всем этом. Я полагаю, что ты — маска на лице Ничто; маска на лице, которого нет. Прежде тебе не удалось поглотить меня, но когда выяснилось, что из нашего поединка ты вряд ли выйдешь победителем, ты приобрело вид как бы чего-то видимого, ибо мое присутствие в тебе даровало тебе возможность пользоваться истекающим от меня существованием. Полагаю, что наш спор по этому вопросу будет бесполезен, ибо ты вряд ли признаешься, что это так, и станешь утверждать обратное. Однако ты никак не сможешь доказать мне это обратное, ибо если бы ты было тем, за что выдаешь себя, то никакого труда тебе бы не составило отобрать у меня этот меч, который, как ты говоришь, каким-то образом нарушает естественный порядок вещей. Поэтому, без лишних споров и слов, предлагаю тебе сделку: ты отдаешь мне женщину по имени Соблазн, а я за это не стану убивать тебя.
Крикнул Добрый Бог, разгневавшись:
— За такие речи немедленно следовало бы уничтожить тебя!
Сказал Каэрдин, не опуская меча:
— Так почему бы тебе не попытаться?
А поскольку Добрый Бог не отвечал и не делал ничего, Каэрдин повторил свое требование.
Сказал тогда Добрый Бог:
— Здесь нет той, которую ты ищешь.
Сказал Каэрдин как бы в некотором раздумье:
— Кажется, мне все-таки придется убить тебя и попробовать поискать самому.
Но сказал Добрый Бог поспешно:
— Это бесполезно. Говорю же тебе — ее нет здесь.
Сказал Каэрдин:
— Где же она?
— На этот вопрос сложно ответить, — промолвил Добрый Бог, — однако она может быть возвращена к существованию, ибо ты, кажется, хочешь именно этого. Но следует предупредить тебя, что условия вашего возвращения достаточно тяжелые — и твоего возвращения, и ее — и я не уверен, что они понравятся тебе. Однако тут я поделать ничего не могу, ибо таковы законы, нарушить которые ни ты, ни я ни в силах.
Сказал Каэрдин:
— Что это за законы?
Сказал Добрый Бог:
— Ты защищен от высшего мира несокрушимой броней, которую дает тебе твой клинок, являющийся сам порождением высшего мира, однако Соблазн, когда пришла сюда, не имела подобной защиты. Поэтому если я произведу некие действия, могущие опять вызвать ее к жизни в вашем иллюзорном мире, вместе с ней в ваш мираж неизбежно войдет и высшее бытие, а войдя — уничтожит его во мгновение ока.
Сказал Каэрдин:
— Мне не нравятся эти условия. Какой смысл оживлять ту, которую я люблю, если тотчас все Сущее будет разрушено, и она вместе с ним? Есть ли способ, коим можно было бы избежать этого разрушения?
Сказал Добрый Бог:
— Есть, но думаю, что он понравится тебе еще меньше.
Сказал Каэрдин:
— Говори.
Сказал Добрый Бог:
— Прикосновением высшего мира может быть разрушено другое целое, существующее в той же степени, как и мир, который ты называешь реальным.
Спросил Каэрдин:
— Что же это?
— Ты сам, — ответил Добрый Бог, — вернее — твое существование. Ибо благодаря стечению обстоятельств, ты, являясь порождением своего мира, сумел оторваться от него и сумел продлить своего существование за его пределами, оставаясь при этом как бы его частью.
Сказал Каэрдин:
— Я — не порождение этого мира.
Сказал Добрый Бог:
— Твое высшее Я — может быть. Но все остальное, все, что называется существованием — его порождение, плоть от плоти его. Также и Соблазн не может быть возвращена в мир иначе, кроме как в виде этой высшей сущности, которая, не имея ни прежней своей Силы, ни облика, все же, возможно, сохранит о прежней себе некие воспоминания. То же станется и с тобой. Ни Силы, ни прежней власти и колдовских знаний у тебя не будет. Только, может быть, память и любовь, если последняя была чем-то большим, чем просто влечением тела или чувственной страстью. То же будет и с этой женщиной.
Каэрдин, помолчав некоторое время, слегка улыбнулся и сказал так: