Поднявшись на нужный этаж, он первым делом всё-таки позвонил в дверь квартиры, когда-то принадлежащей самой Зосимовой. Но никто ему не ответил, и, прислушавшись, он ощутил только тишину – в квартире точно было пусто. Тогда он позвонил в дверь напротив. Тут ему, наконец, отворили, и он увидел перед собой старушку.
Он поторопился представиться:
– Я – следователь Константин Мадаев. Мне хотелось бы задать несколько вопросов о Екатерине Зосимовой, которая пару лет назад жила напротив вас.
Старушка понимающе качнула головой.
– А я видела, как вы туда звонили… в глазок смотрела. Да нет там сейчас никого – семейная пара живёт, да на работе пока все. Сразу ж, когда Катеньки не стало, её родственники приходили. Всё рыскали, рыскали там, да потом продали квартиру-то, – махнула она рукой.
«Значит, Матвеевы сразу после оформления наследства поспешили продать полученное жильё…», – отметил он про себя.
– А вы?..
– Мария Сергеевна я. А может, зайдёте, да чайку выпьете? Я о Катеньке много могу рассказать…
– Да, мне бы это очень пригодилось, – тут же согласился Костя. – Мне всё нужно, что сможете вспомнить: какие-нибудь моменты, необычные случаи, произошедшие с ней незадолго до её гибели, или даже что-нибудь о её характере…
Он прошёл вслед за Марией Сергеевной в её квартиру. Несмотря на нахождение в элитном доме, та внутри показалась ему небольшой, особенно после настоящих апартаментов Ивановой и квартиры Зосимовой, которая, судя по фотографиям, виденным им ранее, была роскошной.
– А вы одна? – уточнил он, оглядываясь, пока старушка неторопливо наливала чай.
– Одна, одна, милок, как перст! Уж годочков пять…
– А здесь давно живёте?
– Да хотела бы сказать, что всю жизнь, но на деле всего-то ничего: лет семь. Сыновья-то мне эту квартиру купили, а потом за границу уехали. Вот теперь сама тут мыкаюсь…
– Но за семь лет-то, наверняка, со всеми соседями перезнакомились?
– Да что уж соседи-то, милок… Даже вот чаю выпить не с кем… – вздохнув, пожаловалась она.
– А ваша бывшая соседка…
– Катенька?.. Бедная девочка, бедная… И при жизни-то счастья не было, и потом…
– А что «потом»? – насторожился Костя.
– Ну как… Деньги-то её накопленные, состояние целое, потерялись али чужому кому достались… Квартиру вот тоже чужим перепродали. А мужик-то и при жизни её к другой бабе бегал.
– Это ж кто, Мария Сергеевна? Неужто Иван Бердников? И какая-такая баба у него была? – он так заинтересовался, что даже отставил кружку, хотя очень хотел попить чай: время было вечернее, кушать хотелось, а работы ещё оставалось много.
– Ой, а я, милок, знаю?.. Это ж я и так лишь разок-то и слышала: иду, значит, к лифту, а он, дружок-то её, на лестничной площадке стоит да по телефону разговаривает. Серьёзно так да тихо: мол, скоро освобожусь и приду к тебе, моя милая. Милая… А Катеньку так никогда не звал… – вздохнула она с укоризной.
– А её как звал?
– Королевой.
– Так это ж ещё лучше? – не понял он.
– Эх, молодёжь!.. Королевами-то тех зовут, кто холоден и неприступен, да богат. А мужику баба мягкая нужна… Он тогда зовёт её и милой, и любимой, и дорогой… А тот Катю-то дорогой называл, да, боюсь, совсем не в том смысле…
– Понятно, – кивнул Костя. – А вот про деньги откуда знаете, что потерялись?
– Да как же? – удивилась она. – Наследники-то, когда квартиру получили, долго-долго в ней копошились, всё искали, искали… Никак, знаешь, не могли деньги Катины найти. Думали, она их в сейфе держит, а сейфа-то у девочки отродясь не было.
– А это откуда знаете? И где ж она хранила их тогда? Да и они ведь с чего-то решили, что деньги в квартире? – быстро спросил он, а старушка хрипло засмеялась.
– Выпей чайку, милок! – неторопливо придвинула она к нему поближе чайник и вазочку с печеньем. – Говорили мы иногда с Катенькой… Нравилась она мне, хорошая была, да и она от меня не пряталась… Да ты скажи хоть, зачем тебе про неё сейчас надо? Поняли, что ль, что не сама она себя погубила?
– Что вы об этом знаете? – резко отложил он взятое, было, печенье обратно.
– Ну, не могла же она вот так от жизни-то уйти. Она, знаешь, милок, какая была? Весёлая, жизнерадостная! Даже когда со своим хахалем-то ссорилась, всегда потом сама мирилась – вот так, в людей верила. Верила, что изменится… А тут ведь как: паук родился – пауком и проживёт, не стать ему жуком майским… Грубым таким, невоспитанным Иван её был…
– А помните тот злосчастный день? Может, было в нём что-то странное, подозрительное или необычное?
– Да меня уж тогда опрашивали, – задумалась она. – Ничего такого вроде бы… Хотя сама Катенька в тот день, конечно, странная была.
– И в чём это выражалось?
– Ну, ведро она вышла выносить, с мусором-то, – заговорщически наклонилась к нему старушка, будто делясь тайной. – Оно неполное было.
– И что? – не понял Костя.